Выбрать шрифт:
В череде акций противостояния последних лет было два момента, в которых сконцентрировалось наиболее мощное, организованное сопротивление проводимому после 1995 года курсу и которые могли стать поворотными в нашей истории, но не стали. Не в последнюю очередь это произошло потому, что организаторы их не получили необходимой, достаточно массовой поддержки народа. Речь идет об августе 1991-го и октябре 1993 года.
По поводу того и другого события написано уже так много, что говорить, кажется, и не о чем. И все же исследователи этих событий основное внимание концентрировали на замыслах и действиях причастных к ним политиков, интригах в верхнем эшелоне власти. В то же время отношение к этим событиям народа до сих пор остается недостаточно проясненным.
Не претендуя на восполнение этого пробела, скажу лишь о личных наблюдениях и впечатлениях, вынесенных из тех дней.
Все, с кем пришлось общаться 19 августа 1991 года, реагировали на явление ГКЧП примерно одинаково: наконец-то! Это относилось к двух вещам – Горбачеву (наконец-то его сбросили) и состоянию дел в стране (наконец-то начнут наводить порядок). В течение того первого дня во многих трудовых коллективах успели провести собрания и митинги, на которых высказывалась однозначная поддержка мер, принятых советским руководством. Меньше всего при этом люди задумывались над тем, насколько эти меры легитимны, насколько они соответствуют Конституции и т.д. Главное, они вполне соответствовали настроениям, преобладавшим на тот момент в обществе: все хотели, чтобы ушел Горбачев, и все хотели прекращения хаоса в государстве.
Дальнейшие события внесли смятение и растерянность в сознании людей. Аресты руководителей страны, самоубийство Б. Пуго, смещение с постов высоких должностных лиц в Москве и в провинции, в том числе тех, кто вообще не имел никакого отношения к ГКЧП, возбуждение сотен уголовных дел по давным-давно не применявшейся у нас статье «Измена Родине», публичные разборки, кто где был и что делал 19 августа, - все это ввергло общество в крайне подавленное состояние, парализовало волю. Люди замолчали и прикусили языки. Помню испуганные голоса в телефонной трубке: ты там не пиши, что я поддерживал; ты меня не упоминай, пожалуйста, и т. д. Писать было некуда – нашу газету закрыли, как и все другие, от которых можно было ожидать «неправильных» оценок происшедшего. Зато Центральное телевидение, где уже 21 августа произошла смена руководства, с этого дня стало отражать только одну точку зрения на вопрос о ГКЧП – российского руководства; началась беспрецедентная обработка общественного мнения.
Все произошло слишком быстро, народ даже опомниться не успел. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что Ельцин, избранный президентом всего за два месяца до путча, еще был в зените своей популярности (отрезвление и разочарование наступили позже), а престиж КПСС, с которой была напрямую связана попытка переворота, напротив, находился уже в своей нижней точке. Быть может, поэтому общественное мнение на тот момент как бы смирилось с предложенной трактовкой событий, тем более что тогда в Москве впервые пролилась кровь, а российское руководство сумело «выжать» из этой трагедии максимум политической пользы для себя.
Оглядываясь сегодня на те, далекие уже события трех августовских дней, я думаю, что имела место грандиозная фальсификация истинного отношения народа к происшедшему. Первым, непроизвольным его порывом была все-таки поддержка действий ГКЧП, и в первую очередь – отстранения Горбачева, за которым ожидалось кардинальное изменение всего политического курса. Следующий акт этой драмы заставил многих занять позицию «Я вне политики» - чтобы и правды не говорить, и не лгать. Впоследствии, когда страсти уже улеглись, когда процесс над гэкачепистами лопнул и более или менее прояснилась истинная роль в тех событиях и Горбачева, и Ельцина, и всех остальных, в общественном сознании закрепилось стойкое представление о том, что народ в очередной раз надули, что был разыгран политический спектакль с целью перехватить власть у союзного центра, а к гэкачепистам у многих осталось до сего дня лишь одна претензия : что не смогли довести дело до конца.
В октябре 1993 года ситуация была уже принципиально иная. Верховный Совет России, в отличие от ГКЧП, не устраивал тайного и внезапного заговора, а открыто, на протяжении длительного времени, боролся с противостоящей ему исполнительной властью. Во многом это обстоятельство, а главное – уже назревшее к тому времени недовольство народа результатами реформ обеспечило ВС ощутимую общественную поддержку. Разбитый у стен Дома Советов лагерь оппозиции, массовые акции протеста на улицах Москвы, небывалое по численности шествие от Октябрьской площади к Красной Пресне, менее крупные, но все же имевшие место акции в поддержку ВС в провинции – все это разительно отличало октябрьские события от августовских, когда никто не вышел на улицы в поддержку ГКЧП.
К этому времени политический кризис а России перестал быть проблемой одних только «верхов», следствием «дворцовых интриг» и борьбы за власть. Речь шла о вступлении в борьбу за свои права самого народа, о готовности защищать и отстаивать свои интересы не только на выборах, но и в уличных схватках. То, что мятеж депутатов и оппозиции был тогда жестоко подавлен, свидетельствовало, в свою очередь, об окончательном разрыве между властью и народом, а также о том, что силы народа и власти на этот момент неравны. Народ не смог противопоставить силе танков иную, более значительную силу – свое единство, массовость, организованность.
Большинство населения наблюдало за схваткой у «Белого дома» молча, сидя у своих телевизоров, и увиденное – при всей его неправдоподобной дикости – не побудило это пассивное большинство каким-либо образом выразить свой протест властям, хотя естественное человеческое сочувствие к осажденным испытывали многие. Одни плакали, глядя на экран, другие ругались, третьи плевались, но дать понять властям, что они не желают подобного обращения со своими согражданами, они так и не смогли. И не потому ли всего через год была начата уже настоящая война, в Чечне, которая длится вот уже более полугода и даже перебросилась на сопредельную с Чечней территорию.
Простив одно преступление, общество вынуждено терпеть и другие, еще более тяжкие.
При всей массовости тех акций, о которых я здесь говорила, нельзя не признать, что в них выступает все же сравнительно небольшая, наиболее активная часть общества, в то время как основная его часть остается молчаливым свидетелем происходящего, предпочитает ни во что не вмешиваться, исповедуя все тот же принцип: «Я вне политики». И дело тут не в трусости, «рабской психологии» или тупости, что может быть отнесено к отдельным индивидуумам, но не к народу в целом, тем более – к нашему, который всей своей историей многократно доказывал и смелость, и мудрость, и силу духа, так что в оправданиях не нуждается.
Главная причина мне видится в том, что за эти десять лет в структуре нашего общества успели произойти необратимые изменения.