Русская Идея

Светлана Шишкова-Шипунова

«Перестройка. 10 лет спустя»

Выбрать шрифт:

Изменить размер:

Увеличить шрифт     Уменьшить шрифт

Народ не безмолвствовал

Но пойдем дальше. Если по поводу первых лет перестройки можно говорить о том, что народ чего-то не понял, недооценил, был введен в заблуждение, то уже в 1987 – 1988 годах стало проясняться, что к чему. Угроза общественному благополучию вырисовывалась все отчетливее, чем дальше, тем все определеннее проявлялся антинародный характер нового политического курса. Почему же и тогда, когда все еще можно было изменить, поправить, общество не сделало этого?

Пушкинское «народ безмолвствует» стало крылатым выражением наших дней, обозначением политического поведения общества во весь период реформ конца 80-х – начала 90-х годов. Но справедлива ли эта оценка? Так ли уж и вправду безмолвствовал и продолжает безмолвствовать наш народ или кому-то очень выгодно раз и навсегда отвести ему эту роль молчаливого страстотерпца? Давайте разберемся.

Уже в 1987 – 1988 годах повсюду можно было слышать резкие высказывания в адрес Горбачева и ЦК, причем не только в магазинах или в общественном транспорте, но и на собраниях в трудовых коллективах, партийных пленумах – от райкома до ЦК. Однако реальных возможностей выразить свою волю, повлиять на ход событий у народа было немного.

Если бы в эти годы был созван внеочередной съезд КПСС, Горбачева скорее всего больше не избрали бы генеральным секретарем, на этом все могло бы и кончиться. Требования о созыве такого съезда выдвигались многими партийными организациями, но были проигнорированы, так как Горбачев хорошо понимал, чем ему это грозит. Вместо съезда в 1988 году была созвана Всесоюзная партконференция, не имевшая полномочий проводить выборы нового состава ЦК и генсека.

Если бы в 1990 году выборы президента СССР проводились всенародно, Горбачев и подавно не был бы избран на этот пост, его наверняка «прокатили» бы с большим треском, а выбрали бы, например, Н. Рыжкова – и в этом случае все могло бы пойти по-другому. Это Горбачев тоже хорошо понимал, а потому буквально «выкручивал руки» Центральному Комитету, Съезду народных депутатов СССР, добиваясь от них решения об избрании первого президента (вроде как в порядке исключения) здесь же, на Съезде.

Таким образом, как минимум двух возможностей высказать свое отношение к перестройке наш народ был лишен.

Сам Горбачев говорил: «Если мы столкнемся с проявлениями законного недовольства или протеста, то будем серьезно разбираться прежде всего в причинах таких явлений». Столкнулись. Но отреагировали совсем по-другому: любого, кто решался критиковать, ставить под сомнение правильность курса, тут же записывали в «противники перестройки», «консерваторы» и т.п. Уже тогда было положено начало расколу в партии и в обществе и разрыву между властью и народом.

Выразить свою волю законным путем, с помощью выборов народ вплоть до 1989-1990 годов не мог. Стихийные же формы сопротивления – как митинги, демонстрации, забастовки – на том этапе еще не вошли в наш политический обиход. Мы ведь жили, по сути, в бесклассовом обществе (тут я полностью согласна с С. Кара-Мурзой, который пишет, что деление на рабочих, крестьян и интеллигенцию носило в советском обществе уже не классовый, а чисто профессиональный характер). Традиций и опыта классовой борьбы, борьбы трудящихся за свои права, сопротивления властям у нас не было. Как не было и оппозиции, которая возглавила бы эту борьбу. Партия не могла организовать народ против самой себя, хотя в ней и не было единства в оценке происходящего. Средства массовой информации, призванные быть рупором масс, выступали в большинстве своем рупором властей.

Таким образом, отношение народа к перестройке, в корне изменившееся после первых же двух лет, не находило несмотря на уже провозглашенную гласность, какого-либо выхода, всячески искажалось и замалчивалось. Так власть сама толкала общество к стихийным выступлениям.

Первые такие выступления произошли, как известно, в союзных республиках. Принято считать, что в основе их был «вирус национализма», но с него ли в действительности все начиналось или же он был вовремя подброшен в уже забурлившую – по другим, скажем, социально-экономическим или политическим причинам – народную массу?

Вспомните одно из самых первых по времени таких выступлений – в декабре 1986 года в Алма-Ате. У него была совершенно конкретная причина: смена республиканского лидера, когда вместо Д. Кунаева, правившего Казахстаном на протяжении двадцати двух дет, был прислан человек Горбачева – Г. Колбин. Это был не единичный и не случайный эпизод.

Перетряска кадров велась повсеместно, после 1985 года были постепенно заменены практически все «первые лица» республик, что стало большим потрясением для национальных элит с их традициями клановости. Одного этого было достаточно, чтобы подтолкнуть их к провоцированию массовых выступлений населения. Но были и другие причины. Не будем забывать, что к началу перестройки в большинстве союзных республик был уже достигнут довольно высокий уровень жизни, который вскоре стал стремительно падать, что не могло не вызвать недовольства населения этих республик политикой союзного Центра. Стоило только поднести «спичку»... Такой «спичкой» и стала идея национального обособления. Уже забытые за годы советской власти националистические настроения были умело разогреты на огне недовольства республиканских «верхов и низов» действиями Москвы.

Когда сегодня жители Украины, Армении или Казахстана говорят, что они жалеют о Советском Союзе, что раньше они не испытывали никакой вражды к людям другой национальности, что им было хорошо, когда мы были вместе, - это все правда. Людей столкнули лбами политики. Но стоило пролиться первой крови, как из глубин народного сознания поднялись самые темные, самые опасные инстинкты, управлять которыми никто еще не научился.

В России население всколыхнулось в 1989 – 1990 годах, во время первых альтернативных выборов народных депутатов СССР и РСФСР. Фактически впервые с начала перестройки народу была предоставлена законная возможность выразить свою волю. Однако верхушка КПСС обезопасила себя – провела в состав депутатов «красную сотню» (в числе которой были Горбачев и все политбюро), минуя всенародные выборы. Зато в округах были избраны как раз те, кто громче критиковал КПСС, Горбачева, кто в ходе предвыборной борьбы даже объявлял о своем выходе из партии. Правящая партия морально проиграла те выборы только что вышедшей тогда на политическую арену оппозиции, присвоившей себе наименование демократической. И это означало лишь одно: народ не верит больше Горбачеву и не согласен с проводимым им курсом перестройки. Если бы к этому времени оформилась оппозиция в самой КПСС, если бы отвернувшийся от Горбачева народ встретили и приняли в свои объятия не демократы, а патриоты – воля его, возможно, была бы реализована более точно. Но за отсутствием на тот момент патриотической оппозиции народ отдал голоса той единственной альтернативной силе, которая была в наличии, - демократам, и ... ошибся в них еще более жестоко, чем в Горбачеве.

То же самое произошло и на выборах 12 июня 1991 года, которые принято считать триумфальной победой Ельцина, но которые на самом деле были скорее окончательным поражением Горбачева и всей его политики. Не имея возможности напрямую выразить свое к нему отношение, народ выразил его косвенно – отдав голоса демонстративно проявившему себя его противнику. В июне 1991-го народ еще не знал, да и не мог знать Ельцина, в общественном сознании он был лишь оппонентом Горбачева и мог казаться «защитником народа» (достаточно вспомнить его предвыборную программу). Голосуя на него, люди наивно надеялись, что процесс перестройки, уже катившейся на всех парах под откос, будет приостановлен, что окончательного развала не произойдет. К несчастью, снова ошибся. И это была, быть может, самая трагическая ошибка.

Сколько раз в прошедшие с тех пор четыре года приходилось слышать от самых разных людей горькие раскаяния в том, что они поверили Ельцину, проголосовали за него. Но и понять этих людей несложно: никогда прежде они не сталкивались так близко с большой политикой, никогда еще от них лично не зависела в такой степени судьба страны, они не были искушены в хитростях предвыборной борьбы, политических интригах, не знали всего, что творилось за кулисами тогдашней политики. Наш народ был до обидного наивен и доверчив. За что и поплатился.

Но дело, конечно, не только в политической наивности народа. Даже в тех случаях, когда он высказывал свою волю с достаточной ответственностью, как это было, например, на референдуме 17 марта 1991 года о судьбе Союза, те же Горбачев, Ельцин и другие все равно находили способ ее игнорировать. На референдуме 25 апреля 1993 года о доверии президенту России «да» сказала лишь треть избирателей (еще треть сказала «нет» и треть отказалась участвовать в голосовании). Сегодня мы уже много наслышаны о «точности» подсчета голосов при демократах, но – дело прошлое – примем все так, как было тогда объявлено. Разве двух третьих населения, не давших своей поддержки президенту, было недостаточно для того, чтобы хотя бы скорректировать проводимую им политику, если, конечно, она ведется честно, в интересах народа? Увы, никакой корректировки не последовало, наоборот, шестерни реформ закрутились ещё быстрее.

Наконец, выборы в Федеральное собрание в декабре 1993 года были уже явно проиграны демократами, но, как и в предыдущих случаях, никакого влияния на политический процесс это не оказало.

Строго говоря, ни одно из проводившихся после 1985 года всенародных голосований в действительности не принесло одобрения ни проводившемуся на тот момент курсу, ни находившимся на тот момент у власти политикам. При этом тенденция прослеживается четкая: каждые следующие выборы (референдумы) дают все более негативный для властей результат. (Оттого так боятся они декабрьских выборов 1995-го и июньских 1996-го). А ведь мы не говорим здесь о выборах и референдумах на Украине, в Крыму, в Белоруссии и других частях СНГ, хотя вполне логично присовокупить к общей картине и их результаты, разве там живет и голосует не бывший советский народ?

Нет, народ не безмолвствовал все эти годы. Он ясно и достаточно последовательно выражал свою волю, ошибался и сам же себя поправлял. После 1991 года становятся регулярными экономические и политические выступления масс по всей России – это забастовки шахтеров, представителей других профессий, вплоть до учителей, научных работников; это многотысячные акции протеста крестьян; это печально знаменитое шествие москвичей 1 мая 1993–го и мощный очаг сопротивления у «Белого дома» в октябре того же года; это небывалая по численности акция профсоюзов, прокатившаяся в апреле 1995-го по всей России; Всероссийский сельский сход; наконец, грандиозное шествие ветеранов и оппозиции в Москве в день 50–летия Победы...

Если официальное волеизъявление народа просто игнорируется, то на стихийные выступления власти реагируют дубинками, слезоточивым газом, снайперскими винтовками и танками. До сих пор трудно поверить, что все это стало возможным в нашей стране, с нашим народом. Силовое подавление массовых народных выступлений плюс ложная интерпретация их в средствах массовой информации в определенной степени сделали свое дело: многие люди боятся и дубинок, и пуль, и просто преследований, например потери рабочего места. И правильно делают, конечно. Если бы не это естественное чувство самосохранения, акции протеста были бы еще более массовыми. Но то, что и остановить их совсем властям еще ни разу не удавалось, - тоже факт.

В целом реакция на законное волеизъявление и стихийные выступления народа обнажает слабость режима, его полную неспособность отвечать запросам и интересам населения. Забастовщиков обычно обманывают, тянут время, что-то обещают, но не выполняют, истинную численность оппозиционных акций стараются скрыть, занизить число участников, их изображают в СМИ, особенно на ТВ, чуть ли не дебилами, не смущаясь тем, что речь идет о собственном народе.

Во всем этом наглядно проявляется антинародный, антигуманный и антидемократический характер режима.

Подписка на обновления: