Выбрать шрифт:
Когда-нибудь историки оценят ту роль, которую средства массовой информации сыграли в межнациональных трагедиях бывшего СССР. И в поисках той «спички», с которой начался пожар в Нагорном Карабахе, Абхазии или Чечне, вполне возможно, наткнутся на какую-нибудь статью в газете.
Если по поводу других проблем еще можно спорить, то гласность в национальном вопросе (выход на страницы газет и в эфир представителей экстремистских, националистических сил) оказала однозначно негативное влияние на ситуацию в Союзе ССР. Бывало так, что вечером в программе «Время» показывали митинг в одной из республик, а не следующий день то же самое повторялось уже в другой, даже не в соседней с ней республике – срабатывала цепная реакция.
Гласность была понята у нас слишком буквально, возведена в абсолют. Возьмем прямые трансляции съезда и сессий ВС. Тогда казалось безусловным, что показывать их нужно: «Народ должен знать все!» Наверное, это было бы так, будь наш народ однородным по своему национальному составу, обладай все население высокой политической культурой. Когда с трибуны съезда депутаты В. Ландсбергис или К. Прунскене заводили речь о «великодержавном эгоизме» и требовали экономической самостоятельности республик, когда члены грузинской депутации вновь и вновь муссировали вопрос о событиях 9 апреля 1989 года в Тбилиси, а депутаты от Армении и Азербайджана устраивали выяснение отношений прямо в зале, все это было, конечно, захватывающе. Но далеко не каждый, кто сидел в тот момент у телевизора, был способен воспринимать услышанное трезво и спокойно, не хватаясь за оружие.
В 1989 – 1993 годах государственные органы власти с манией самоубийц выставляли себя на телеэкране. Верховный Совет России погубили, можно сказать, именно телетрансляции. Сегодня ничего подобного уже нет. Сегодня никто не требует прямой трансляции с заседаний Совета безопасности – все понимают, что вопросы, которые туда выносятся, не должны обсуждаться во всеуслышание, что это может лишь навредить, ухудшить положение. Таким образом, период гласности, открытости в деятельности властей длился ровно столько, сколько понадобилось для разрушения прежней государственной системы, после чего мы сразу же снова вошли в полосу безгласности.
Была ли возможность еще при Горбачеве как-то разумно регулировать этот процесс, сдерживать его? На всех съездах, сессиях, пленумах члены ЦК и депутаты, руководители производств и рядовые рабочие поднимали вопрос о негативном влиянии СМИ на положение в стране. Тогдашние республиканские руководители не раз предупреждали, что отдельные публикации разжигают межнациональную рознь, могут провоцировать конфликты. Представители патриотической интеллигенции, например В. Распутин, Ю. Бондарев, обращали внимание на опасность для общественной нравственности , которую несут в себе многие теле- и радиопередачи, публикации в газетах.
Этими предупреждениями пренебрегли.
Временами Горбачев словно пытался вырваться из той зависимости, в которой он находился, и хоть немного притормозить: вспомните его критические высказывания в адрес «Взгляда», попытку снять с должности редактора «АиФ» (правда, поводом для этого послужила всего лишь публикация рейтинга народных депутатов СССР, в котором он, Горбачев, оказался далеко не на первом месте). На одном из заседаний ВС Союза, незадолго до ГКЧП, он даже предлагал временно приостановить действие закона о печати.
На защиту гласности сразу же вставала радикально настроенная интеллигенция (вспом-ните, например, страстное выступление Михаила Ульянова на ХIХ партконференции), поднимала шум пресса, и Горбачев в очередной раз отступал. Партия становилась заложницей гласности, а сама гласность, - «священной коровой» перестройки. Можно было посягать на какие угодно святыни – дружбу народов, целостность государства, только не на гласность.
Можно припомнить и злополучную историю со статьей Нины Андреевой в «Советской России» в марте 1988 года. Сегодня подобных и даже куда более резких статей печатается сколько угодно, и – ничего. Но то была первая заметная попытка выразить сомнение в правильности новой идеологии. Окрик последовал со стороны Яковлева, и главной целью его было, по – моему, не столько поставить на место «Советскую Россию», сколько предостеречь от подобных попыток все остальные газеты, не дать распространиться настроениям сомнения и начать суровую разборку с верховными «консерваторами».
Тут самое время напомнить о плюрализме. Надобность в нем определялась лишь тем, чтобы легализовать, вывести на сцену противостоящие КПСС, социализму, всей советской системе силы. Под знаком плюрализма в тогда еще советскую печать, на государственное телевидение были допущены авторы, прямо призывавшие к ликвидации этого строя. Тогда говорили: да, это противоречит нашей идеологии, но раз такие мнения существуют в обществе, они должны быть услышаны. Мнения какой именно части общества они отражали при этом, не выяснялось. (Между прочим, вот так мы и дожили до фашистской пропаганды в России). Но как только эти силы получили выход в СМИ, с плюрализмом было покончено. Не успели мы опомниться, как они вытеснили все другие мнения и заняли господствующее положение в прессе.