Выбрать шрифт:
Не далее как год тому назад мы еще жили в одну из самых своеобразных исторических эпох, находились в полном цвете царствования Императора Александра III. И вот теперь наступил первый день памяти - 20-го октября 1894 года. Эпоха Александра III становится пережитым моментом. Мы вступаем в некоторое новое время. Что же несет нам оно с собой?
Этот вопрос каждый повторяет теперь. Носится он и передо мной, как перед читателями моими. Но, разумеется, я берусь за перо не для того, чтобы предаваться бесплодным гаданиям. Само царствование Императора Александра III, столь непредставимое в 1880 году, служит живым образчиком того, какие неожиданные сочетания событий несет с собой всякое будущее.
Тем не менее всякое прошлое также имеет свои права в будущем. Как ни своеобразны были 1881-94 годы, однако и в них предыдущая эпоха не исчезала. Она проявлялась и добром, проявлялась и злом, оставаясь в обоих случаях живым фактором современности. Не исчезнет бесследно и эпоха 1881-1894 годов, каково бы ни было предстоящее нам будущее.
Этого даже мало. По всему характеру только что пережитого прошлого мы не можем не ожидать особенно сильного влияния его на будущее. Если даже 1856-1881 годы столь сильно сохранились в эпоху 1881-1894 годов, тем более должно ожидать живучести этих последних лет, несравненно более обильных внутренним содержанием.
Поклонники эпохи преобразований могут быть очень удивлены такой оценкой, но чисто по недоразумению. Никто, конечно, не станет отрицать лихорадочного оживления 1856-1881 годов. Но это было все-таки время выводов. Оно лишь старалось найти практические приложения идеям, выработанным в царствование Императора Николая I. Собственная идейная работа 1856-1881 годов была только выводная. Царствование Императора Александра III, наоборот, есть эпоха посылок. Оно не имело времени сделать из них практические выводы, но сами посылки поставило столь резко и убедительно, что немыслимо не ждать их развития в выводах. Если же так, то очевидно, что эта задача оставлена будущему, ближайшему или более отдаленному, только во всяком случае не может еще не проявиться в жизни.
С этой точки зрения, ошибка только что пережитой эпохи - дает нам несомненно ценные указания на содержание будущего. Тем более она освещает настоящий момент, который пока еще не проявил своего содержания, и представляет некоторое не определившееся сочетание и столкновение двух предшествовавших эпох, во многом столь противоположных. Этот настоящий момент сохраняет характер чего-то переходного и пока не разберется в эпохе 1881-1894 годов, пока не сделает выводов из данных ей посылок - едва ли может выйти из состояния неопределенности.
Поэтому, наблюдение того, как отражается в современной работе мысли только что пережитое время Императора Александра III, представляется в высшей степени интересным. Характер ближайшего будущего нашего всецело зависит от того, насколько удачно и успешно современность разберется в этой капитальной эпохе.
Окидывая общим взглядом пережитый первый год нашей новой жизни, закончившийся первой годовщиной памяти Императора Александра III, нельзя не сказать, что ни в публицистике, ни в ученой умственной деятельности он отнюдь не проявил особенных успехов в оценке ближайшего прошлого. Год был в умственном отношении довольно смутный, противоречивый... Предварительно, впрочем, должно установить несколько опорных пунктов суждения, какие дает нам оценка 1881-94 годов.
Я заметил выше, что это была эпоха крайне своеобразная, можно сказать, совершенно неожиданная для ХIХ столетия. Настоящий герой и представитель ее - был сам покойный Император. Его личность составляет главное содержание его времени. В этом отношении ни эпоха Петра I в России, ни эпоха Наполеона I во Франции не дают достаточных аналогий для времени 1881-94 годов. Без сомнения Император Александр III также имел предшествовавшее ему движение народной мысли и чувства, рост национального сознания, просыпавшегося понемногу в течение всего ХIХ века России. Но оно проявлялось по преимуществу в сфере чувства и настроения, в области искусства. В области мысли оно оставалось сравнительно чрезвычайно слабым, и каким-то теоретичным, крайне мало дающим опору для государственной деятельности. Мы и действительно видим, что лишь урывками, и по преимуществу в окраинных столкновениях, наша государственная политика сколько-нибудь могла опираться на работу национальной мысли. В общем же, как при Николае I, так и особенно при Александре II, - опорой государственной деятельности служили идеи чисто европейские, кое-как, и большей частью весьма неудачно, связанные с преданиями Петра I. На основании имевшейся к 1881 году работы национальной мысли невозможно было бы установить для Императора Александра III сколько-нибудь ясную русскую программу действий.
Своеобразие Императора выразилось в том, что он явился не только правителем, но, так сказать, общественным деятелем. Он в самом себе нес то, чего еще не имело русское национальное самосознание. Он не был только гениальным исполнителем назревших идей, как были Петр I или Наполеон, но сам в себе нес новую идею, которую теперь еще приходится только усваивать и вынашивать. Вот почему эпоха Императора Александра III все-таки остается спорной. Петра или Наполеона современники, порицая иногда за частности, признавали, однако, сразу как выразителей известной программы. Императора Александра III нельзя было не уважать, он лично внушал невольную симпатию даже не понимавшим его. Но собственно идея, им представляемая, понималась нелегко. Как все общественные деятели, открывающие людям совершенно новые (или забытые - что безразлично) горизонты, он стоял почти одиноко, неся на плечах тяжесть не одного лишь правления, но и самой идеи правления. Современники всех дотоле выработанных направлений видели, что его правление не вкладывается решительно ни в одну из их программ, и однако же не могли не признать, особенно ретроспективно, очевидной стройности правления, внутренней логики его и блистательных результатов, им достигаемых. С другой же стороны, нельзя было также не видеть, что Государь своим правлением производит огромное нравственное влияние на страну, пробуждает в ней мысль и чувство в совершенно определенном направлении, подобно тому, как это обыкновенно делают научные и литературные школы. Современники, мало-помалу все сильные подчиняясь влиянию Императора, сохраняли однако до конца некоторое недоумение в отношении необычного царствования Государя-Учителя. Этот чисто личный, учительный элемент был столь существен в исторической миссии Государя, что даже сама кончина его явилась некоторым необходимым и очень важным дополнением жизни, подобно тому, как неполна была бы учительная роль, например, Сократа без истории его смерти.
В чем же состояла идея, открываемая Императором Александром Александровичем? Непосредственный ответ на это, мне кажется, не труден. Государь с необычайной ясностью и выдержанностью показал нам примером, наглядно, идею самодержавия. Но сложность вопроса состоит в том, что, подобно всем основным идеям общественной жизни, самодержавие связано с рядом других принципов, неизбежно затрагивает их, укладывается гармонично с одними и неизбежно устраняет другие. Царствование Императора Александра III ребром ставит перед общим миросозерцанием человечества требование признать, вслед за самодержавием, истину целого ряда ныне отрицаемых принципов нравственных и социальных, то есть другими словами ошибочность целого ряда других принципов, которые в современной жизни признаются бесспорной истиной.
Вот в чем сущность дела. Прошлое царствование ставит целый ряд вопросов не одной практике, но самой науке. Оно положительно требует пересмотра многого, на чем общественная мысль XIX века уже успокоилась было как на бесспорном. Не будь это царствование столь ярким, его идею могли бы просто, для спокойствия, «замолчать». Но это невозможно. В нем, хотят или не хотят современники, приходится разбираться. Разборка же эта слово за словом встряхивает все привычное XIX веку миросозерцание, от политики приводит к социологии, от социологии к нравственности, от нравственности к философии и религии.
Ходячие понятия XIX века уже совершенно успокоились на том решении, что монархия есть пережитый фазис развития, при условиях старины имевший живой смысл и значение, ныне же, при современных условиях, - уже неприменимый к политической жизни. Постепенный переход монархии к республике, через различные фазисы конституционной власти, - это «истина», которую в Европе уже вдолбили каждому ребенку. Но вот перед Европой является монарх, именно в «современных условиях», именно в конце XIX века, является не в каком-либо смягченном виде «конституционного» правителя, но в чисто самодержавном виде, столь самодержавном, как это уже и забыто современниками. Что же оказывается? Оказывается, что самодержавный принцип в современных условиях дает такие же блестящие результаты, как давал в древности, в средние века. Оказывается, что перед ним принуждены склониться все нынешние «усовершенствованные» формы правления. Мало того, оказывается, что массы народа самых культурных европейских стран несравненно более доверяют этому чужому Государю, нежели своим собственным «представителям». Современной политической теории задается задача, перед которой она становится в полнейшем недоумении. Сам собой является вопрос: не потому ли монархия оказалась «несостоятельной» в Европе, что была искажена «усовершенствованиями»? Но монархия в чистом виде, - не искаженная, самодержавная - не есть ли она именно то, чего недостает современной культуре? Не потому ли чахнет и разлагается авторитет государства, что из него выпала эта необходимая пружина? Вслед за этим является, однако, вопрос, что еще такое самодержавие? Есть ли это «абсолютизм», оказавшийся несостоятельным? Царствование Императора Александра III ярко указало нравственные условия существования самодержавия, но они неразрывно связаны с религией, во-первых, во-вторых, с известным политическим миросозерцанием, которое, в свою очередь, требует известного социального строя. Как в самом деле найти нравственные условия, необходимые для самодержавия, если люди перестали верить в Бога? Как создать нравственную ответственность Царя в такой стране, которая политически обожествила «народную волю»? Открывается ряд таких вопросов, о которых до Александра III прямо таки не думали. Их просто не существовало, а теперь от них невозможно отделаться, пока они так или иначе не будут обследованы и разрешены. Император поставил перед всем миром «тезис» монархического принципа, защищенный такой аргументацией фактов, что можно без малейшего сомнения предвидеть по всему цивилизованному миру попытки воссоздания этого утерянного органа народной жизни. В течение более столетия энергичнейшие личности Европы направляли свои усилия для создания типа демократического правителя. Теперь же если не мы, то дети наши, без сомнения, увидят со стороны государственных деятелей Европы иного рода опыты.
Собственно для России поучительное значение прошлого царствования еще более глубоко. Для нашей политической мысли также не может остаться бесследным этот пример выдержанно Самодержавного правления, примененного к условиям современности. Но помимо всех последствий этого, для нас Государь дал еще один важный урок, который, может быть, мало понятен чужим, но в высшей степени нагляден для нас. Мы увидели в Государе редкий по чистоте и идеальной выдержанности наш собственный исторический тип. Вообще говоря, при всех наших стараниях европеизироваться, при всем нашем фанатическом космополитизме, - мы, конечно, в общей сложности, не могли переменить свою кровь, свой психологический тип, не могли выбросить предков из созданных ими плоти и духа нашего. Но сознательные усилия наши были направлены на то, чтобы изменить себя, чтобы привить себе не сродные нам идеалы, и это, конечно, до крайности уродовало современного русского, превращая его ни в паву, ни в ворону. В Государе перед нами вдруг восстал наш исторический тип, в котором наше чувство сразу признало идеалы князей Киевских, идеалы московского собирания Руси, почуяло тысячелетнюю древность, но не умершую, а цветущую всей силой жизни. Этот тысячелетний русский тип мы увидели доросшим до современной культуры, нимало от того не изменившись по существу, и - по своему привлекательному величию - совершенно затмевающим тип западноевропейский, который мы так усердно старались поставить себе идеалом. Личность Императора, с его верованиями, настроением, характером, вкусами, - производит в этом отношении неотразимое впечатление, которого не заменили бы целые библиотеки исторических и социологических трактатов. Тут перед русским человеком явился образ, будящий его собственное чувство и реабилитирующий перед его сознанием то, что подсказывает наследственное чувство.
Последствия такого «исторического факта», каким была личность покойного Государя, непременно должны отразиться и в области мысли.
В наших исторических и социологических воззрениях чрезвычайно вкоренилась манера смотреть на жизнь народов с точки зрения чисто схематичной; понятие о живом факте у нас постоянно заменяется схематическим представлением отвлеченного и бесплотного «общечеловеческого» типа, «общечеловеческого» хода развития. У нас в этом отношении совершенно ходячей стала та точка зрения, которая у наших западных учителей принадлежит только революционному мышлению. В прошлом царствовании мы пережили наоборот столь яркое обнаружение исторического типа, не умирающего даже после двухсотлетней ломки нации, что это не может не отразиться отрезвляюще на привычках мысли нашей.
Между тем нужно заметить, что допущение, например, монархии не как фазиса развития, идеи власти, а как одной из основных форм ее; допущение национального элемента не как «фазиса развития» общечеловеческой эволюции, а как типа самостоятельного, - эти посылки грозят коренной ломкой наиболее господствующих ныне политических и социальных учений. Трудно даже представить себе, какое безмерное количество новой работы ставят перед наукой эти немногие посылки, раз только мы их признаем доказанными и установленными. XX веку в этом случае пришлось бы стать в более тесную умственную преемственность с работой мысли древнего мира, но в тоже время отвергнуть множество выводов, на которых остановился XIX век.
Мне приходится сократить рассуждение о том, какую богатую тему представляет для политика и социолога эпоха 1881-94 годов, и особенно сама личность Императора. Повторяю, невозможно и представить, чтобы эта эпоха не отразилась очень глубоко на работе мысли русской. Несомненно, в будущем не может не проявиться последствий того, что посеяно прошлым царствованием. Но когда это будет? В какой мере работниками будущего окажутся современники Императора Александра III?
Этот вопрос, понятно, не может быть достаточно уяснен практикой одного года. Если мы вздумаем подвести ей итоги, на основании того, что проявилось в печати, впечатление получается довольно смутное. С одной стороны, Император Александр III вызвал множество мелких попыток уяснения того, что представляло его необычайно своеобразное царствование. Многие из этих попыток появлялись на страницах «Русского Обозрения», о содержании других мне приходилось уже говорить. Было бы поэтому излишним подводить им итоги. С другой стороны, как опять же известно читателям «Русского Обозрения», немедленно проявилась критика отрицателей прошлого царствования. Между обеими сторонами несколько раз начинались полемические схватки... Вообще год обнаружил, что у нас идет глухая, но упорная борьба старого и нового. Окажется ли новое, порожденное 1881-94 годами, достаточно созревшим, чтобы не дать остаткам 60 и 70-х годов временной победы, - это можно бы решать только предположительно. Старое имеет за собой численное превосходство, которое могло бы быть побеждено меньшинством (я, понятно, говорю лишь о слое «образованном») только при очень сильной работе мысли в его рядах. Но этого 1894-95 год не обнаружил. Правда, что «большинство» проявляет такой способности еще меньше, но для него это и менее опасно, как по численному превосходству, так и потому, что оно имеет обильный запас чужого ума и сведений в заграничной европейской кладовой. При этих условиях без собственного ума можно обойтись довольно долгое время, не рискуя быть разбитым.
Несмотря на это сторонники идей 60-70-х годов также не могут похвалиться какими-либо успехами за 1894-95 год. Они воспрянули духом, они бойко начали пропаганду, но, правду сказать, угощают публику скучнейшим старьем. Я, собственно, должен бы был специально рассмотреть эту публицистику и постараюсь еще к ней возвратиться. Во всяком случае едва ли она может иметь большие успехи. В общей сложности, таким образом, мы прожили год скорее с вопросительными знаками, чем с чем-нибудь положительно ясным. Эпоха 1881-94 годов не уступает своего места, но и время 1856-81 годов не желает уходить в архив истории. Были в печати даже попытки примирения этих двух эпох, но - в виде уже совершенно поверхностной газетной болтовни, едва ли даже искренней и, во всяком случае по бессодержательности, не интересной.
Итак, пока можно лишь сказать, что мы находимся между прошлым и будущим, не давая ясных признаков направления, в котором окончательно движемся. Трудно было бы, конечно, и ожидать чего-либо иного от первого года. Те же, которых все-таки тяготит его неопределенность, могут утешиться, вспомнить, насколько они счастливее, нежели поколение предыдущее.
Тогда - русское сознание почти не имело выбора пути. С роковой неизбежностью даже самые лучшие стремления, самые необходимые преобразования, выводили нас все более бесповоротно на дорожку денационализации, на утрату всей нашей тысячелетней истории, суля нам в вознаграждение только роль бледной копии Европы.
Теперь, что бы с нами не случилось, - мы знаем, что историческая Россия жива, что, стало быть, она непременно снова проявится. После эпохи Императора Александра III это уже есть не поэтическая мечта, а только вопрос времени. Что бы ни взяло верх во мнениях большинства - как бы ни опошлялись его взгляды - меньшинство имеет за плечами эпоху, которой изучение, истолкование, разработка - дает исходный пункт живому творчеству научной мысли, а стало быть, подготовляет умственный капитал для своеобразного и самостоятельного развития страны. Чем сильнее будет идти эта работа выводов из «Александровских» посылок, тем быстрее и окончательное отделаемся мы от подражательного бесплодия, к которому нас продолжают тянуть наследники 60-70-х годов.
Пожеланием успеха этой живой работе приличнее всего почтить годовщину памяти Того, чья жизнь связала новую Россию со старинной Русью и указала нашему будущему источники самостоятельного развития в той же непрерывной преемственности исторического типа.