Лев Тихомиров

Каким образом можно или должно связывать социальные силы (классы, сословия и т. п.) с государством? Дня определения этого требуется вспомнить само строение социальных сил.

В обществе человеческом действуют одновременно две противоположные силы - дифференциация и интеграция, идет расслоение общественных элементов на группы, но в то же время и их объединение. Всякая деятельность, материальная или духовная, сплачивает однородные элементы в группы и слои, а тем самым разъединяет группы и слои противоположных интересов. В пределах своих классовых интересов они находятся между собою в антагонизме и - до известной степени - во вражде. Но в то же время эти антагонистические слои имеют и некоторый общий интерес, который их связывает. Не следует забывать, что сама дифференциация людей происходит только потому, что при такой специализации лучше идет их «общее дело».

Если антагонизм специализировавшихся сил дойдет до забвения интересов общего дела, то оно гибнет ко вреду и гибели всех дифференцировавшихся сил.

Для примера возьмем фабрику. Возникновение фабрики вместо кустарной мастерской было возможно и неизбежно только потому, что она более выгодна для обеих сторон - для труда и капитала. Разъединение труда и капитала в двух отдельных социальных классах возможно (и неизбежно) было только потому, что общее дело, т. е. производство, при этом становится более энергичным, а стало быть, более выгодным для обеих сторон *.

* Средний заработок русского фабричного рабочего считают около 150 руб. в год (см. например, «Свод данных о фабрично-заводской промышленности за 1897 г.» Спб. 1900 г.). Средний заработок кустаря едва ли превышает 60 руб. (см. В. В. «Очерки Кустарной промышленности в России», Спб. 1886 г.).

Итак, фабрика нужна как хозяину, так и рабочему. Но в то же время интерес накопления капитала антагоничен интересу увеличения заработной платы. В интересах накопления капитала получается стремление взять с рабочего возможно больше труда и дать возможно меньшую долю общей прибыли; в интересах заработной платы - взять ее как можно больше и работать как можно меньше. Отсюда возникает борьба.

Эта борьба имеет свой социальный разумный смысл, потому что о своих интересах внимательнее всего может позаботиться заинтересованная сторона. Но борьба станет безумна для обеих сторон, если дойдет до подрыва общего дела, то есть самого производства, в отношении процветания которого хозяин и рабочий уже не антагонисты, а союзники. В этом отношении между ними (с точки зрения социального разума) идет не борьба, а кооперация.

Так, если мы возьмем две фабрики одного производства, то они являются конкурентами, и каждая должна заботиться о том, чтобы ее продукт оказывался возможно лучше и дешевле. В этой задаче хозяин и рабочие на каждой фабрике являются союзниками между собой, и антагонистами другой фабрики. Таким образом, хозяева обеих фабрик союзники между собой как представители одного класса (капитал), но антагонисты, как представители разных групп (предприятий). Точно так же и рабочие, будучи связаны с рабочими другой фабрики интересом классовым, являются по предприятию их антагонистами, в союзе с капиталистами.

Этот образчик сложности расслоения и объединения бросает свет на сложность социальной группировки в целой стране, где имеется такое множество расслоений по занятиям, разделяющих людей на классы, сословия и группы, одновременно различные по своим интересам, но и необходимые друг для друга, борющиеся между собою, но и взаимно содействующие.

Если бы мы предоставила этому сложному сплетению борющихся и взаимодействующих интересов приходить в равновесие только «свободно», т. е. без всякой высшей примирительной силы, то мы получили бы самое хаотическое междоусобие, в котором, конечно, рано или поздно взяли бы верх сильнейшие с водворением порядка, но и с чрезвычайным понижением культурности общества.

Это понижение культурности явилось бы потому, что борьбой внутренних сил было бы уничтожено множество ростков свободного расслоения. Все очень мелкое и слабое было бы совсем подавлено. Интересы бы разбились опять на главные, основные слои, подобные средневековым сословиям, которые и замкнулись бы в своей внутренней организации и дисциплине. Потребность иметь численную силу и крепкую внутреннюю дисциплину понудили бы каждое сословие не допускать чрезмерно свободной расслоенности, которая уменьшала бы сословное единство. Так - говорю для примера - быть может, с победой хозяев отчленилось бы промышленное сословие, из двух слоев: хозяев, крепко сплоченных и подчиненных взаимной дисциплине, и рабочих, приведенных в обязательное подчинение (аналогичное крепостному состоянию). Но при этом внутри промышленного сословия уже не возможно стало бы современное расслоение по свободному почину всех его членов. Это было бы возвращением к средневековому сословному строю.

Или если предположить социалистический исход интеграции, получилось бы коммунистическое государство с закрепощением всех граждан под знаменем целого общества, которого судьбами руководило бы отчленившееся «сословие», руководящий слой «делегатов» или как бы их тогда ни называли *.

* Неизбежность такого исхода я подробно анализирую я книжке «Демократия либеральная и социальная», к которой и отсылаю читателей, желающих проверить мое убеждение о неизбежности такого исхода социалистического строя.

Это было бы общество еще более простое, с упразднением всякой дальнейшей дифференциации, а потому с полным подавлением творчества социального, умственного и промышленного и с неизбежным постепенным одичанием.

Посему-то интегрирующую силу должно искать никак не в «свободной борьбе» социальных сил, а в государстве, стоящем выше всех их, но в то же время одинаково всех их поддерживающем, в их законных стремлениях, и подавляющем все эгоистическое, вредящее целому обществу.