Выбрать шрифт:
В то время, когда в стране так смело действовала конституционная агитация, в Петербурге положение было смутно до последней степени. Событие 1 марта и последовавшие открытия мин на Малой Садовой, на Канале, в динамитной мастерской на Тележной улице, неуловимость тайных типографий, рассеивавших прокламации, — все это достаточно показывало, что полиция графа Лорис-Меликова ничего не знала и не видела. Естественно являлся вопрос: что же еще остается ей неизвестного, какие еще опасности угрожают Государю? Никто бы не мог ответить с уверенностью, в какой мере обеспечена личная безопасность Монарха и преданных ему лиц правительства. Едва ли Государь всегда мог с уверенностью сказать себе, что знает, кто ему друг и кто враг. Правительство дробилось на партии. За все столетие ни один Государь не получал наследства власти в таком беспорядочном состоянии.
Victor Laferte описывает отчаяние графа Лорис-Меликова после смерти Императора Александра II. Однако ни сам Лорис-Меликов, ни его партия не считали своего дела проигранным. Собственно говоря, те интриги, которыми держалась власть графа при покойном Императоре, чрезвычайно компрометировали весь кружок при наступившей перемене. Но все-таки граф Лорис-Меликов не унывал. В его «влияние» верили и другие. В упомянутой лондонской брошюре приводится любопытная записка одного из самых известных министров того времени, который, посылая графу соображения одного лица о созыве представителей, замечал, что это вполне соответствует планам Лорис-Меликова, и выражал надежду, что эти планы граф еще поддержит «всею силой своего авторитета». Быть может, граф рассчитывал, что его, «представителя общественных требований», не решатся удалить. Как бы то ни было, он изготовил новому Государю доклад, в котором испрашивалось согласие Государя на созыв Комиссии, проектированной накануне 1 марта*.
Государь назначил обсуждение вопроса на 8 марта и в этом чрезвычайном совете министров мог вполне убедиться, в чьих руках находятся важнейшие пружины и средства власти.
Об этом историческом дне существует много опубликованных сведений за границей. Между прочим, особенно любопытна брошюра «Черный передел реформ Императора Александра II» (Берлин), ибо, по многим причинам, автора должно считать весьма недурно осведомленным. Впрочем, все сведения в общем совершенно одинаково рисуют обсуждение вопроса. Отбрасывая имена сомнительные, за опубликование созыва выборных высказалось девять человек — все из числа министров; против говорили только пять человек, из коих большинство даже не были министрами, а участвовали в совете по особому приглашению. Прения были бурные. Лорис-Меликова прямо обвиняли в замысле ограничить самодержавие. Граф вспыхнул и горячо возразил, что реформы необходимы для спасения монархии. Государь, как всегда непроницаемый и молчаливый, все выслушал, не выразив своего мнения, и, поблагодарив министров за откровенность, отсрочил окончательное решение вопроса.
В этот знаменательный день у нас, несомненно, решился вопрос о том, быть или не быть у нас революции. При требованиях созыва представителей всего народа (требованиях, так смело возбуждаемых повсюду конституционалистами) ясно как день, что, под каким бы видом ни исполнить проект графа Лорис-Меликова, это имело бы результатом созыв некоторого учредительного собрания, составленного из тех, кто о нем хлопотал, то есть из либералов и революционеров. Заявив на всю Россию о бессилии монархии, правительство графа Лорис-Меликова тем прочнее оперлось бы на собрание. Окончательные результаты трудно и предвидеть, но что, во всяком случае, восстановлять самодержавие пришлось бы среди кровавых смут — это совершенно ясно. Возможно ли допустить мысль, чтобы человек умный и хитрый, как граф Лорис-Меликов, и тут не понимал, что он делает? Он как будто ставил последнюю решительную карту в надежде, что в этот смутный момент она выиграет, а дальше пойдет «логика событий», с которой уже трудненько справиться.
Но Россия не осталась без людей, способных понять положение Дел. Вопрос был порешен Государем совершенно иначе. 29 апреля 1881 года вся партия графа была как громом оглушена Манифестом, составленным без ее ведома. Рассказывают, будто граф Лорис-Меликов был так поражен, что воскликнул: «Это измена!..»
И, однако, в Манифесте 29 апреля была выражена только старинная, известная формула русской монархии. «Глас Божий, — сказано в нем, — повелевает Нам стать бодро на дело правления, с упованием на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной власти, которую Мы призваны утверждать и охранять, для блага народного, от всяких на нее покушений».
Это царское слово имело громадное значение. Отныне страна знала по крайней мере волю Государя. Становилось невозможным выдавать конституционные стремления за будто бы одобренные им. Это был необходимый первый шаг для того, чтобы в стране стало возможно провести границу между своими и чужими. Царское слово ободрило всех верующих в самодержавие и дало им нравственное право противопоставить свои усилия усилиям врагов монархии. Наконец, Манифест очистил воздух в ближайшей обстановке Государя. После такого заявления граф Лорис-Меликов и его товарищи стали один за другим подавать в отставку. Государь их не удерживал... Отныне, при всей запутанности дел, по крайней мере правительство делалось его правительством, а не центральным отделением либеральной партии.
Немало, однако, потребовалось времени на то, чтобы расшатанная центральная власть была приведена снова в надлежащий порядок. Не сразу и конституционалисты, избалованные поблажками, убедились, что Манифест 29 апреля есть не только слово Государя, но и бесповоротно поставленное им дело.
* Конституция графа Лорис-Меликова. Этот доклад отличается замечательно запутанной формой.