Выбрать шрифт:
Плоды политики графа Лорис-Меликова сказались немедленно после 1 марта 1881 года. Всего два года тому назад конституционалисты трепетали пред мыслью, что цареубийство вызовет страшную «реакцию» и окажется пагубным «для дела свободы» (Кеннан). Они тогда еще понимали, стало быть, какова сила монархии в России. В 1881 году они уже настолько прониклись уверенностью в бессилии правительства, что заговорили языком каких-то победителей.
«Толпы народные, — писал М. Н. Катков, — идут нескончаемою вереницей к месту, ознаменованному мученическою смертью русского Царя, павшего от изменнической руки... В толпе перед часовней слышатся слова молитвы и рыдания... А в это самое время поодаль воины либерализма об одежде его мечут жребий»*.
Действительно, в первых же номерах либеральных газет раздаются клики свободолюбивых рабов, распущенных многотерпеливым хозяином. Не часто приходится читать что-либо столь непристойное даже по тону, как статья «Порядка».
«Воля Всевышнего совершилась, — развязно толкует благочестивый либерал. — Теперь остается только смириться перед несокрушимою волей Провидения и, не вступая с нею в тщетную борьбу, посвятить все заботы, чтобы положить прочное основание для будущего. Не о реакции пагубной надо говорить теперь... Государь! Суровые меры стеснения доказали свою непригодность... Спросите вашу землю в лице излюбленных людей!»
Нельзя не сказать, что вышедшая в это же время прокламация террористов без сравнения приличнее этих речей либерала.
Требование представительства высказывается с разных сторон открыто. Для «Голоса» (№ 36) из событий «выяснилась необходимость в устройстве общественной организации для служения вместе с правительством на благо столь дорогой нам всем русской земли. Необходимо, — говорит он, — приступить к продолжению остановленных крамолой реформ, призвав к содействию общественные силы». «Страна» (№ 36) еще откровеннее. Она прямо объясняет факт 1 марта как проявление ответственности за плохую политику. «Почему, — говорит газета, — ответственность за все, что делается на Руси — за ошибки экономические, меры реакции, за ссылки в Восточную Сибирь, — должна ложиться лично на одного Вождя русского народа?» Исходя из такой трогательной заботливости, «Страна» говорит: «Надо, чтоб основные черты внутренних политических мер внушались представителями русской земли и потому лежали на их ответственности. А личность русского Царя пусть служит впредь только вполне симпатичным символом нашего национального единства».
Тут уже, стало быть, требовали не какого-либо «совещания», а прямого упразднения самодержавия как силы правящей, приведения Монарха к значению простого «символа».
Вот какими голосами заговорили пред окровавленным трупом благодушнейшего из царей.
Граф Лорис-Меликов мог легко предвидеть, что такие же речи раздадутся и из лагеря его земских единомышленников. Он, вероятно, ожидал даже более энергических голосов, ибо впоследствии обвинял русских за это время в «холопстве». Однако и то, что было выражено, весьма достаточно показывает, какую смелость приобрели конституционалисты за годовое господство графа. Я говорю «смелость», а не «силу», потому что силы в агитации вовсе не заметно. Из года в год все это одни и те же имена, одни и те же местности. Если бы подсчитать этих «представителей населения», то, думаю, их набралось бы еще гораздо меньше, нежели террористов. Но, как выразился Катков, «регулирующее действие власти исчезло; люди превращаются в стадо»; их стало легко подбивать на многое, особенно под благовидным предлогом защиты личности Государя. Это и был любимый прием либеральной агитации в земстве.
В марте месяце собралось чрезвычайное новгородское земское собрание. Г-н Нечаев, раньше требовавший созыва представителей по поводу продовольственного вопроса, теперь произнес речь, в которой предлагал «умолять Государя выслушать свободный голос русской земли чрез посредство ее истинных представителей»**.
Это предложение господин Нечаев весьма красноречиво мотивировал тем, что «общественная мысль поражена беспримерным злодеянием» и «народ жаждет поставить свою грудь для защиты возлюбленного Царя». К сожалению, собрание стало на эту точку зрения и в соответственном смысле составило свой адрес.
В Таврической губернии деятелем выступил господин Винберг, тоже давно уже известный. Он тоже красно обрисовывал «решительную для государства минуту» и обращался к чувству «долга» собрания, чтобы подбить его подать адрес о созыве представителей:
«Только весь народ, в лице его истинных представителей, в состоянии указать средства спасения России от бедствий, грозящих расшатать ее крепкий организм». Однако господину Винбергу не удалось «сорвать» конституционный адрес. Гласный Гофман ответил, что «не берется говорить о предметах, на рассуждение о которых избиратели его не уполномочивали», а гласный Щербань окончательно «провалил» конституционное предложение.
Само собою, не отстали от людей и тверичи с черниговцами. Только в Чернигове почему-то провели адрес на этот раз в дворянстве, и притом несколько позднее. Тверское же земство выразилось лишь обиняком: «Когда беда поражала отечество, в непосредственном единении земских людей и верховной власти Русский Царь и народ всегда приобретали могучую, неодолимую силу». Под такими неопределенностями, конечно, легко было собрать подписи.
Рязанцы А. И. Кошелева вставили в адрес фразу: «Соберите нас вокруг Себя, а мы всегда готовы по Вашему велению делить с Вами и труды, и опасности».
Несколько иной демонстрацией пришлось удовольствоваться в самарском чрезвычайном земском собрании, открытом 5 марта. Председатель предложил отправить адрес с выражениями соболезнования. Но господа Жданов, Наумов и Нудатов горячо возражали. Господин Наумов объявил: «Слов нет, достойных выразить все, что у нас на душе. Мы не знаем, что нас ждет. К чему пустая формальность? Лучше молчать». Господин Жданов находил «отправление адреса неудобным из опасения умалить торжественность минуты (?!)». Господин Нудатов, вспоминая о прежних адресах, сказал: «Разве мы говорили что-нибудь о тяжести налогов на крестьян, о подавлении труда капиталом, об отсутствии гарантий личной неприкосновенности? Нет! Ну, в таком случае лучше ничего не говорить, а просто молчать». Но, восставая против адреса, господа Жданов и Нудатов старались побудить собрание ходатайствовать о «расширении прав народа и участии его, в лице своих представителей, в самоуправлении всей страны». Вероятно, они находили, что такое ходатайство не умаляло «торжественности минуты». Собрание так далеко не пошло, но, как это бывало постоянно, запрашивая побольше, либеральные гласные выторговывали себе меньшую уступку. Конституционное ходатайство отправлено не было, но зато не было выражено и соболезнования. Вышла во всяком случае демонстрация.
Более действительны оказались старания господина Нудатова в самарском дворянском собрании 8 марта. Наши политиканы обнаружили тут уже значительное уменье обращаться с собраниями. Собственно дворянство было настроено вполне монархически и, выразив Государю свои чувства, ходатайствовало даже о разрешении постройки храма. Тогда выступает господин Тенняков. «Все это, — сказал он, — хорошо и вполне свойственно дворянству, верному Престолу и Отечеству. Но необходимо подумать о будущем. Сегодня они убили одного монарха, а завтра станут покушаться на жизнь другого. Необходимо обсудить меры, которые должны быть приняты для предупреждения подобных ужасных событий». Таким образом, дворянство затрагивалось с самой чувствительной стороны — со стороны личной преданности Государю. Замечание, очевидно, подействовало. Тогда выступает господин Нудатов. Соглашаясь вообще с господином Тенняковым, он возражает ему, что эти необходимые меры не могут быть целесообразно обсуждены в собрании одних дворян. «Эту в высшей степени трудную задачу, — доказывал он, — могут разрешить только свободно набранные представители всех сословий». При беспокойстве дворян о Государе собрание было тронуто и окончательно сдалось, когда со стороны господина Нудатова последовала патетическая сцена верноподданнического отчаяния. «Я уже стар, и на склоне дней моих, — говорил он, — я люблю мою родину и желаю ей счастья и славы. Никто не заподозрит и не скажет, что я революционер. Но ради блага Отечества, ради счастья детей наших говорю вам, что смута, вот уже два года терзающая русскую землю, может быть устроена только общими усилиями всех свободно избранных представителей народа. Только они могут обсудить меры, которые дали бы мир и спокойствие нашей несчастной родине...» Оратор упал в волнении на стул, «слезы душили его»... Собрание было наэлектризовано. «Кому же, как не народу защищать своего Государя», — произнес граф Толстой. Речь господина Нудатова была покрыта восторженными рукоплесканиями и криками «Верно!», «Правда!», и собрание постановило «подать адрес с ходатайством о созыве избранных представителей народа»***.
Таким-то образом собрания из чистейшей любви к Царю давали подписи для демонстрации против его власти!
* Московские ведомости. 1881. № 72.
** Мнения земских собраний о современном положении России. Берлин, 1883. С. 41.
*** Мнения земских собраний о современном положении России. Берлин, 1883. С. 36-41.