Выбрать шрифт:
После войны с Германией атмосфера в стране изменилась. Потенциально опасные для власти социальные слои были уничтожены, как и активные противники; частью они спаслись в эмиграцию или были изолированы в лагерях. К этому времени вообще сильно поредели старшие поколения, помнившие дореволюционную Россию, гражданскую войну и антирусский террор большевиков. В народе выросло поколение, воспитанное при советской власти без исторической памяти и духовных традиций. К тому же в годы войны оборонные интересы этого поколения совпали с интересами партии – что отложилось в сознании миллионов людей. Все это впервые создает более широкую социальную опору режима. Репрессии прежнего масштаба становятся не нужны. Их боится и сам партаппарат, стремящийся обезопасить себя понижением порога репрессий. Контроль над обществом остается жестким – но в основном за счет устрашения как "процента" с прежнего террористического "капитала".
Тем не менее хрущевское разоблачение Сталина, недавнего "бога", наносит огромный психологический удар по этой социальной опоре – посеяв сомнение в оправданности системы, созданной лжебогом. В молодых поколениях нарастает стремление к исторической правде, пробуждается искренний энтузиазм и вера в возможность достижения справедливости. И по мере того, как власть эти надежды не оправдывает, в народе начинает развиваться неудовлетворенность, побуждающая к оппозиционной критике.
К тому же рост расходов на "братскую помощь" начинает сказываться на уровне жизни народа. Нехватка товаров потребления, повышение цен, жилищный кризис, произвол местных властей (лишившихся былого страха перед наказанием в сталинские времена) – все это становится причиной забастовок и волнений в десятках городов в конце 1950-х и начале 1960-х годов: Темиртау (1959), Новочеркасск и Кемерово (1962) и др.; волнения случались и позже: Иркутск (1967), Воркута (1967), Муром (1971) и др.
Однако режим настолько окреп, что массовое сопротивление становится невозможным. Подобные волнения жестоко подавляются с применением войск (расстрел рабочей демонстрации в Новочеркасске – лишь наиболее известный пример). Сопротивление приобретает другие формы: подпольные кружки и открытое инакомыслие.
Ныне известно о существовании многих десятков подпольных кружков и групп в 1950–1960-е годы : от социалистических ("Союз патриотов России" Л. Краснопевцева, создан в 1956 году из девяти научных сотрудников МГУ) – до Всероссийского Социал-Христианского Союза Освобождения Народа (1964–1967 годы, состоял из 28 членов и 30 кандидатов, глава И.В. Огурцов).
Практически все такие организации были раскрыты еще в начале их деятельности и жестоко разгромлены. Они пытались воспроизвести известные из советской школы дореволюционные методы захвата власти большевиками (подполье – программа – агитация масс – революция), только с антибольшевицкой идеологией, но в тоталитарном обществе это было уже невозможно. Их подпольность была отягчающим обстоятельством для советских судов, даже если "деяния" подпольщиков заключались лишь в обмене мнениями. Наиболее крупная из этих групп, ВСХСОН, за три года существования никаких антисоветских акций не провела, кроме написания достаточно интересной программы[74].
Параллельно с подпольными возникают и открытые формы сопротивления, менее радикальные, но они стали более успешными – уже потому, что могли больше влиять на окружение, да и репрессировать таких людей было труднее.
Первый этап этого открытого движения инакомыслящих возник в атмосфере разоблаченного "культа личности" после ХХ съезда КПСС. Оно было направлено на расширение критики различных преступлений "сталинизма" – это объединяло людей самых разных идейных взглядов. Многие представители этого движения принимали правила игры власти и требовали "восстановления ленинских принципов". У одних это были еще искренние убеждения, у других – безопасный способ расширения завоеванного плацдарма. Открытый в 1958 году памятник Маяковскому в Москве становится неким "гайд-парком" для молодежных дискуссий. Возникает движение молодых поэтов СМОГ (Союз молодых гениев), начинают выходить самиздатские журналы.
Особенное значение имели всплески инакомыслия в официальных изданиях, доступных каждому, – и прежде всего в художественной литературе. В условиях, когда история фальсифицируется, информация о состоянии общества является государственной тайной, проблемы общества не обсуждаются в профессиональной печати – литература приобретает черты и исторического исследования, и социологии, и политэкономии, и философии... Поэтому история художественной литературы в советский период – это история ее борьбы с "литературой соцреализма" за сознание своего народа. С особенной силой эта борьба разгорается с началом "оттепели" и уже не затихает до самого конца...
Публикация за границей (1957) романа Б. Пастернака "Доктор Живаго" и присуждение его автору Нобелевской премии (1958) открыло эпоху Тамиздата – печатания на Западе авторов, живущих в СССР. Однако важнее была борьба за расширение свободы в своей стране. Всеобщее внимание привлекают статья В. Померанцева "Об искренности в литературе", произведения "Районные будни" В. Овечкина, "Оттепель" И. Эренбурга, "Рычаги" А. Яшина, "Не хлебом единым" В. Дудинцева, "Тишина" Ю. Бондарева, "На Иртыше" С. Залыгина, "Братья и сестры" Ф. Абрамова... Важной вехой стала в 1961 году повесть А. Солженицына "Один день Ивана Денисовича", которая впервые в официальной печати пронзительно описала жизнь лагерного работяги и сразу принесла писателю всемiрную известность.
Все эти произведения не шли на конфронтацию с системой, но вскрывали различные белые пятна ее истории и меняли нравственный климат в стране. Так, в 1930-е годы Горький говорил: «Жалость унижает человека»; революционную безпощадность восхваляли Э. Багрицкий, А. Безыменский, М. Светлов, Д. Алтаузен[75]... Но вот в 1956 году публикуется повесть П. Нилина "Жестокость" с "неклассовой моралью". Ее герой-идеалист попадает на службу в репрессивные органы и кончает с собой, не в силах вынести противоречия между "великой целью" и аморальными средствами, используемыми для ее достижения.
Однако в этих разнообразных проявлениях инакомыслия можно изначально выделить два основных, которые будут все больше расходиться, а затем и бороться друг с другом, имея сторонников во всех социальных слоях, вплоть до правящего. Эти направления можно условно назвать сторонниками западной демократии (как наиболее очевидной действующей альтернативы, притягательной своей свободой, жизненным уровнем и активно навязывающей себя) – и сторонниками национальной исторической России (как альтернативы утраченной, идеально-теоретической и в значительной мере оклеветанной, а потому и менее очевидной).
Инакомыслящие-западники.
Для них было характерно отстаивание западного либерально-демократического идеала (далеко не всегда, впрочем, соблюдавшегося на Западе; скорее у наших западников это был идеализированный миф о Западе). Этот идеал заключался в превознесении прав и интересов личности над интересами государства и народа. В принципе такая установка понятна, ибо чувство протеста против тоталитарной системы чаще всего рождается из инстинктивного желания большей личной свободы; для возвышения же ее до уровня нации, на котором только и возможно подлинное совершенствование личности (см. гл. I), требуется осознанное духовное усилие и чувство более высоких ценностей, в том числе служения ближнему и Богу. Именно как инстинктивно-индивидуальное чувство либерально-демократический тип инакомыслия оказался наиболее распространен и активен –он был особенно свойствен гуманитарной интеллигенции, которой не хватало свободы творчества (в отличие от научно-технической интеллигенции, которой идеологические препоны мешали меньше).
Роль катализатора этих настроений в молодежной среде сыграл Международный фестиваль молодежи и студентов 1957 года, проведенный в Москве и впервые давший возможность общения с иностранцами. Это породило явление "стиляг" – молодых подражателей западному образу жизни в быту, одежде, музыке, и уже своим внешним видом бросавших вызов советскому окружению... Появляются художники-"нонконформисты", подражающие западным течениям абстракционизма, сюрреализма и т.п. и устраивающие квартирные выставки. Стихийно распространяется творчество независимых поэтов-бардов вопреки официальным преградам на радио, телевидении, в студиях граммзаписи (В. Высоцкий, Б. Окуджава, А. Галич и др.).
В хрущевско-брежневской атмосфере возрожденного интернационализма западническое движение изначально развивалось в лучших условиях, чем русское патриотическое, что отмечено даже в издании Российского еврейского конгресса (курсив наш):
«Новое советское руководство приняло кардинальные меры к укрощению подпитывавшего антисемитизм великорусского шовинизма и в связи с этим отказалось от национально-государственной доктрины "старшего брата", заменив ее сусловско-брежневской редакцией концепции советского народа, рассматриваемого теперь в качестве "новой исторической, социальной и интернациональной общности людей"». В такой денационализированной атмосфере «под влиянием политической либерализации в Советском Союзе с конца 50-х стало вызревать так называемое диссидентское движение, костяк которого составила интеллигенция еврейского происхождения...»[76].
Евреи составили его костяк прежде всего в своей вечной роли антигосударственного бродильного фермента: во все времена и во всех странах рассеяния они «считались прежде всего со своими национальными, то есть еврейскими интересами», ставя их «выше государственного патриотизма», что вольно или невольно вело к «разрушению традиционного уклада» основного народа, стеснявшего их[77], – в чем С. Лурье видел неискоренимую социально-политическую причину вражды к евреям. Тоталитарное коммунистическое государство теперь явно ущемляло недавние еврейские привилегии (1920–1930-х годов) и восстанавливало против себя еврейство, массово попавшее в правящий слой благодаря этим привилегиям.
Слово "диссидент" по-английски означает "инакомыслящий", но еще и "раскольник", отколовшийся от официальной доктрины. Советские диссиденты-евреи объединяли в себе оба смысла, ибо теперь они откололись от той официальной идеологии правящего слоя, которой ранее служили и они сами, и их отцы и деды. В числе диссидентских лидеров оказались потомки даже известнейших большевиков: Красин, Якир, Литвинов...
Но ведущая роль евреев в диссидентском движении объясняется еще и огромной политической, информационной и финансовой поддержкой с Запада. Мы уже отметили, сколь важное значение в годы "детанта" приобрела проблема еврейской эмиграции – поэтому евреи более, чем русские, могли рассчитывать на западную защиту и вели себя смелее. Уже тот факт, что они добились права на эмиграцию, которого не имела основная часть населения страны, – в некоем новом виде пробуждал в них древнее чувство "избранности" и пренебрежения к "этой стране" с ее "рабским" народом и ее властями. Нередки были случаи, когда уличенные взяточники или нарушители иных уголовных законов заявляли об "антисемитском" или "политическом преследовании", что вызывало на Западе кампанию в их защиту. Конгрессмены забрасывали Брежнева письмами с длинными списками "отказников" – в результате их выпускали за границу. (Ходили слухи, что при этом порою не обходилось без заступничества брежневской супруги, урожденной Гольдберг; во всяком случае скандально обсуждавшиеся потом бриллианты семьи Брежнева могли иметь своим истоком только взяточничество на очень высоком уровне решаемых "проблем".)
Поэтому диссидентское движение под лозунгом "Соблюдайте собственную конституцию!", возникшее в середине 1960-х годов, было преимущественно западническим. Советская Конституция, подражая западным, гарантировала свободу слова, собраний, индивидуальные права советского человека, – но лишь в виде декорации. И западники решили воспользоваться этой декорацией и как щитом, и как тараном. Вот характерный эпизод, когда обвиняемый пытается спорить с судьей о трактовке статьи 125 Конституции: «В Конституции сказано, что в интересах трудящихся и в целях укрепления социалистического строя гражданам СССР гарантируется: свобода слова, свобода печати, свобода собраний, митингов и демонстраций. А у прокурора получилось, что эти свободы гарантируются постольку, поскольку они служат укреплению социалистического строя»[78]...
Множатся обращения к властям, демонстрации, подписные кампании в защиту преследуемых. С 1968 года начинает выходить наиболее известное самиздатское издание – "Хроника текущих событий", которая старается фиксировать каждый случай политического преследования людей. Устанавливается традиция ежегодных митингов на площади Пушкина в Москве 10 декабря (День прав человека).
На уровне официальной литературы в первой половине 1960-х годов к этому движению был близок журнал "Новый мир" под руководством А. Твардовского, на страницах которого появились многие имена и будущих эмигрантов-западников, и "прорабов перестройки", также журналы "Октябрь" (до 1961 года) и "Юность", "Литературная газета" под редакцией А. Чаковского.
К концу 1960-х партия, испуганная чехословацкими событиями, прекратила борьбу с "культом личности", свернула экономическую реформу Косыгина, а затем начала расправу со всеми видами существовавшей оппозиции (был разгромлен "Новый мир" и другие редакции, десятки инакомыслящих были отправлены в лагеря и психотюрьмы). Реагируя на это, открытое диссидентское движение делает новый организационный шаг, переходя в своих требованиях от соблюдения внутренних законов (Конституции) к соблюдению законов международных. Оно группируется вокруг фигуры академика А.Д. Сахарова, который 4 ноября 1970 года вместе с А.Н. Твердохлебовым и В.Н. Чалидзе создает в Москве открытый Комитет прав человека – «стремясь содействовать международным усилиям по пропаганде идеи прав человека и изысканию конструктивных путей обезпечения прав». В "Принципах" Комитета, правда, есть и такая осторожная оговорка: «...выражая удовлетворение достигнутыми с 1953 года в СССР успехами в этой области права и стремясь консультативно содействовать дальнейшим усилиям государства в создании гарантий по защите прав с учетом специфики проблемы в условиях социалистического строя и советской традиции в этой области»[79]...
Разумеется, этот состав Комитета был западническим. Сахаров был сторонником "теории конвергенции" и космополитического всечеловеческого общества (см. его работу "Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе", 1968). Тем не менее в мае 1971 года в Комитет вошел член-коррепондент АН СССР И.Р. Шафаревич, друг и соратник Солженицына, – это говорит о том, что защита преследуемых воспринималась как необходимая не только западниками. (Характерно, что первой и наиболее известной работой Шафаревича как члена Комитета было "Законодательство о религии в СССР" – в защиту прав православных верующих).
Присуждение в 1970 году Солженицыну Нобелевской премии по литературе делает и его одним из авторитетов правозащитного движения, хотя он западником не был. Просто тогда спектр этого движения был достаточно широк, имея общего противника: тоталитарный режим. К тому же писатель предпочитает индивидуальные выступления – не только в защиту преследуемых, но и по государственным вопросам ("Письмо к вождям", обращение к патриарху). Эти гражданственные выступления задают тон для многих участников движения. КГБ предпринимает попытку отравления писателя – но неудачно, он выздоравливает.
В отличие от сталинских времен, когда по малейшему подозрению превентивно арестовывали и карали, теперь КГБ применяет иную тактику борьбы с этими новыми противниками режима. Каждый активист берется под тщательное наблюдение, в его окружении вербуются осведомители, внедряются провокаторы, накапливается компрометирующий материал, в том числе чисто бытовой для возможного шантажа. Затем КГБ производит арест и всеми силами старается добиться от арестованного раскаяния в "антисоветской деятельности". За это срок лишения свободы снижается или заменяется на ссылку. Цель – деморализовать соратников и единомышленников "раскаявшегося". Например, так КГБ поступает с П. Якиром и В. Красиным: в августе 1973 года им устраивают показательный процесс, раскаяние снимается на пленку и передается по телевидению.
Солженицын переходит в контрнаступление: сенсацией становится выход в конце 1973 года в Париже "Архипелага ГУЛаг", его начинают читать для СССР по западному радио. Такого безкомпромиссного обвинения коммунистической системе, всей ее преступной истории и идеологии, до тех пор открыто не позволял себе в СССР ни один из известных людей. О "ГУЛаге" говорят все. Нобелевский лауреат становится нестерпимой занозой в теле тоталитарного режима. Резко нарастает травля писателя, "литературного власовца", которая завершается его арестом 12 февраля 1974 года и высылкой из страны. В день ареста Солженицын обнародует знаменитый призыв "Жить не по лжи!" как доступное каждому средство борьбы: пусть ложь господствует «не через меня». В этом было христианское чувство личной ответственности за судьбу мiра, и даже если ему последовали немногие – творческая интеллигенция уже не могла лгать народу со спокойной совестью...
Новый этап правозащитного движения наступает в 1970-е годы благодаря "разрядке". Главный импульс ему дает в 1975 году подписание Заключительного Акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, в котором, как уже было отмечено, содержится раздел о правах человека и расширении контактов между людьми. Страны, подписавшие Акт, обязались соблюдать Всеобщую декларацию прав человека ООН, за которую в 1948 году голосовал и СССР. Эта декларация содержит статью 19: «право на свободу убеждений и на свободное выражение их; это право включает... свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ»[80].
Впервые советское правительство, официально обязуясь соблюдать права человека, дает в руки правозащитной оппозиции мощное оружие – подтверждает ее международно-правовую основу. В том же 1975 году авторитет движения подкрепляется присуждением академику А.Д. Сахарову Нобелевской премии мира. Под давлением Запада произвол в преследованиях уменьшился и движение инакомыслящих вновь стало набирать силу.
Наиболее значительной организационной формой этого движения стала Общественная группа содействия выполнению Хельсинкских соглашений в СССР. Она была создана в Москве 12 мая 1976 года с целью информировать о нарушении прав человека. В первый состав группы вошли Л. Алексеева, М. Бернштам, Е. Боннэр (супруга Сахарова), А. Гинзбург, П. Григоренко, А. Корчак, М. Ланда, А. Марченко, Ю. Орлов, В. Рубин, А. Щаранский. В последующие годы филиалы Хельсинкских групп возникли на Украине, в Литве, Грузии и Армении.
Кроме того были созданы: Рабочая комиссия по расследованию использования психиатрии в политических целях (1977), Христианский комитет защиты прав верующих (1977), Свободный профсоюз трудящихся (1978), Свободное межпрофессиональное объединение трудящихся (1978) и др. Национальный состав большинства из них был примерно таким же, как у Хельсинкской группы.
Разумеется, все они могли оказать влияние на развитие событий в стране не своими малотиражными "Бюллетенями", а лишь получив широкую известность. Это было возможно только через западные радиопрограммы на русском языке: "Голос Америки", "Би-Би-Си", "Немецкая волна" и др., глушение которых в период разрядки прекратилось (продолжали глушить лишь "Свободу"). Для этого соответствующие материалы передавались иностранным журналистам, аккредитованным в Москве, те использовали их в своих репортажах и передавали на Запад.
Однако эти журналисты стали не только каналом, но и фильтром. Он пропускал через себя далеко не все, а лишь то, что соответствовало взглядам Запада на Россию и на цели движения. Поэтому даже у русских участников движения все больше возникает ориентация на те аспекты, которые будут поддержаны Западом, а не на реальные проблемы собственного народа. И поскольку западные круги в то время более всего волновала проблема выезда советских евреев – эта тема становится доминирующей и в правозащитном движении. Впрочем, и благодаря его еврейскому костяку, а также потому, что главным фильтром на западном русскоязычном радиовещании тоже стали эмигрировавшие евреи, все больше занимавшие ключевые посты.
Даже академик Сахаров заявляет, что главным правом человека является право на эмиграцию, полностью переключаясь на поддержку деятельности своей супруги. Еврейская эмиграция достигает десятков тысяч в год. Но и у правозащитников обнаруживается большая текучесть в ту же сторону: поскольку идеалом считалось западное общество – естественно было стремиться туда. В движении все чаще появляются люди, использующие его лишь как трамплин для эмиграции с авторитетом "борца за свободу". Как грибы возникают и привлекают мiровое внимание различные "комитеты содействия", "группы доверия", "свободные информационные агентства", которые существуют лишь месяц-другой до эмиграции их основателей...
Так значительная часть правозащитного движения в СССР не только попадает в информационную зависимость от западного радио, но и показывает всей стране, что решающую роль в движении играют США и еврейские круги. Это в немалой мере дискредитировало всех инакомыслящих, «превращало их в потенциальных "предателей", в "пятую колонну"... Евреи были приравнены к диссидентам, диссиденты к евреям, все вместе изображены агентами иностранных разведок»[81], – пишут Геллер и Некрич. (Справедливости ради отметим, что, несмотря на все это, смелость и жертвенность многих участников правозащитного движения достойна уважения; исповедуя ложную идеологию, они нередко являли образцы истинного подвижничества в защите гонимых, в том числе и православных; некоторые из этих деятелей позже проявили себя как вполне созревшие русские патриоты.)
Конец "разрядки" в 1980 году сразу же сказался на судьбе правозащитного движения. Его активисты стали подвергаться арестам и выдавливанию в эмиграцию. Сахаров был выслан в Горький. Почти все правозащитные группы вскоре были вынуждены приостановить свою деятельность. (Также были один за другим арестованы распорядители "Русского общественного Фонда помощи политзаключенным и их семьям", который был создан Солженицыным на гонорары от всех изданий "Архипелага ГУЛаг".)
Разумеется, такое движение не могло положительно повлиять на процессы внутри страны и привлечь симпатии народа. В этом движении отсутствовали национально-государственные интересы, способные затронуть не только чувства человека-индивидуума, но и гражданина.
Наоборот: в правозащитной среде, ориентированной на Запад, особенно в еврейской эмиграции (ее назвали "третьей" по счету, после революционной и военной) для оправдания бегства ширится очернение России. То смешение русского с коммунистическим, против чего всегда протестовала русская эмиграция, становится в "третьей волне" нормой и охотно поддерживается Западом с уже отмеченными выше целями. Тем самым еврейская эмиграция вполне сознательно участвует именно в антирусском аспекте Холодной войны. И в сочетании с антихристианской ненавистью "Шулхан аруха" это порою дает поразительные шедевры русофобии, как, например, "религиозно-политический трактат" В. Гиндина:
«Вот уже 400 лет, как сыны и дочери Израиля стонут под бичом русского надсмотрщика, обрабатывая землю русских фараонов. А ныне фараоны устроили нам гнусную резервацию в Сибири, названную Еврейской Автономной Областью... Не премолчи, Господи, вступись за избранных Твоих не ради нас, ради клятвы Твоей отцам нашим – Аврааму, Исааку и Иакову. Напусти на них Китайца, Господи, чтобы славили они Мао и работали на него, как мы на них. Господи, да разрушит Китаец все русские школы и разграбит их, и да будут русские насильно китаизированы. Да забудут они свой язык и письменность. Да организует он им в Гималаях Русский национальный округ...»[82].
Или вспомним знаменитое стихотворение Д. Маркиша[83]: