В. В. Розанов

1918 г.

Не довольно ли писать о нашей вонючей Революции,- и о прогнившем насквозь Царстве,- которые воистину стоят друг друга. И вернемся к временам стройным, к временам ответственным, к временам страшным...

Вот - Апокалипсис... Таинственная книга, от которой обжигается язык, когда читаешь ее, не умеет сердце дышать... умирает весь состав человеческий, умирает и вновь воскресает... Он открывается с первых же строк судом над церквами Христовыми,- теми, которые были в Малой Азии, в Лаодикии, в Смирне, в Фиатире, в Пергам и других городах. Но, очевидно, не Лаодикия, не Пергам и проч., лежащие ныне в руинах, на самом деле имеют значение для «последних времен», какие имел в виду написатель странной книги. Но он рассмотрел посаженное Христом дерево и уловил с неизъяснимою для себя и для времени глубиною, что оно - не Дерево жизни; и предрек его судьбу в то время, когда церкви только что зарождались.

Никакого нет сомнения, что Апокалипсис - не христианская книга, а противохристианская. Что «Христос», упоминаемый - хотя немного - в нем, «с мечем, исходящим из уст Его» и с ногами «как из камня сардиса и халкедона»,- ничего не имеет общего с повествуемым в Евангелиях Христом. В устроении Неба - ничего же общего с какими бы то ни было представлениями христианскими. Вообще - «все новое»... Тайнозритель сам, волею своею и вспомоществующею ему Божиею волею,- срывает звезды, уничтожает землю, все наполняет развалинами, все разрушает; разрушает христианство, странным образом «плачущее и вопиющее», бессильное и никем не вспомоществуемое, и - сотворяет новое, как утешение, как «утренние слезы» и «облечение в белые одежды», сотворяет радость жизни, на земле,- именно на земле,- превосходящую какую бы то ни было радость, изжитую в истории и испытанную человечеством.

Если же окинуть всю вообще компоновку Апокалипсиса и спросить себя: «да в чем же дело, какая тайна суда над церквами, откуда гнев, ярость, прямо рев Апокалипсиса» (ибо это книга ревущая и стонущая), то мы как раз уткнемся в наши времена: да - в бессилии христианства устроить жизнь человеческую,- дать «земную жизнь», именно - земную, тяжелую, скорбную. Что и выразилось в нашей минуте,- именно в нашей, теперешней... в которую «Христос не привозит хлеба, а - железные дороги», выразимся уже мы цинично и грубо. Христианство вдруг все позабыли, в один момент,- мужики, солдаты,- потому что оно не вспомоществует; что оно не предупредило ни войны, ни бесхлебицы. И только все поет, и только все поет. Как певичка. «Слушали мы вас, слушали, и перестали слушать». Ужас, о котором еще не догадываются, больше, чем он есть; что не грудь человеческая сгноила христианство, а христианство сгноило грудь человеческую. Вот рев Апокалипсиса. Без этого не было бы «земли новой» и «неба нового». Без этого не было бы вообще Апокалипсиса.

Апокалипсис требует, зовет и велит новую религию. Вот его суть. Но что же такое, что случилось?

Ужасно апокалипсично («сокровенно»), ужасно странно: что люди, народы, человечество - переживают апокалипсический кризис. Но что само христианство кризиса не переживает. Это до того очевидно, до того читается в самом Апокалипсисе, вот «в самых этих его строках», что поразительно, каким образом ни единый из читателей и бесчисленных толкователей этого совершенно не заметил. Народы «поют новую песнь», утешаются, облекаются в белые одежды и ходят «к древу жизни», «на источники вод». Куда ни папы, ни прежние священники вовсе никого не водили.

Блудницы вопиют. Первосвященники плачут. Цари стонут. Народы извиваются в муках: но - остаток от народа спасается и получает величайшее утешение, в котором, однако, ни одной черты христианского,- христианского и церковного,- уже не сохраняется.

Но что же, что же это такое? Почему Тайнозритель так очевидно и неоспоримо говорит, что человечество «переживет свое христианство» и будет еще долго после него жить: судя по изображению, ничем не заканчивающемуся,- бесконечно долго, «вечно».

Проведем параллели:

Евангелие - рисует

Апокалипсис - ворочает массами, глыбами, творит.

В образах, которые силою превосходят евангельские картины, а красотою не уступают им, и которые пронзительны, кричат и вопиют к небу и земле, он говорит, что еще не перешедшие за городки Малой Азии церковки,- первые общины христианские,- распространятся по всей Вселенной, по всему миру, по всей земле. И в момент, когда настанет полное и, казалось бы, окончательное торжество христианства, когда «Евангелие будет проповедано всей твари»,- оно падет сразу и все, со всеми царствами, «с царями, помогавшими ему», и - «восплачут его первосвященники». И что среди полного крушения настанет совершенно «все новое», при «падающих звездах» и «небе, свившемся как свиток». «Перестанет небо», «перестанет земля», и станет «все новое», ни на что прежнее не похожее. Сказать это за 2000 лет, предречь с некоторыми до буквальности теперь сбывающимися исполнениями, перенесясь через всю христианскую историю, как бы пронзя «рогом» такую толщу времен и необъятность событий,- это до того странно, невероятно, что никакое из речений человеческих поистине не идет в сравнение, Апокалипсис - это событие. Апокалипсис - это не слово. Что-то похожее на то, что Вселенная изрыгнула его сразу после того, как другой Учитель тоже Вселенной проговорил Свои вещие и грозные слова, тоже в первый раз произнеся «суд миру сему».

И вот - два суда: из Иерусалима о самом этом Иерусалиме, главным образом,- об Иерусалиме; и с острова Патмоса - над Вселенною, которую научил тот Учитель.

Нет ли разницы в самой компоновке слов? И, хоть это очень странно спрашивать при таких событиях о словах: нет ли чего показующего для души в стиле литературного изложения?

Евангелие - человеческая история, нам рассказанная: история Бога и человека: «богочеловеческий процесс» и «союз».

Апокалипсис как бы кидает этот «богочеловеческий союз» - как негодное, как изношенную вещь.

Но фундамент? фундамент? Но - почему? почему? В образах до такой степени чрезмерных, что даже Книга Иова кажется около него бессилием и изнеможением, что даже «сотворение мира и человека» в Книге Бытия - тоже тускло и слабо, бледно и бескровно, он именно в структуре могущества и показывает суть свою. Он как бы ревет в «конце времен», для «конца времен», для последнего срока человечества:

Б Е С С И Л И Е

Конец мира и человечества будет таков, потому что Евангелие есть книга изнеможений.

Потому что есть:

мочь

и - не мочь

И что Христос пострадал и умер за не мочь... хотя бы и был в полной и абсолютной истине.

Христианство - истинно; но оно - не мочно. И образ Христа, начертанный в Евангелиях,- вот именно так, как там сказано, со всею подробностью, с чудесами и прочее, с явлениями и тому подобное, не являет ничего, однако, кроме немочи, изнеможения...

Апокалипсис как бы спрашивает: да, Христос мог описывать «красоту полевых лилий», призывать слушать Себя «Марию сестру Лазаря»; но Христос не посадил дерева, не вырастил из Себя травки; и вообще Он «без зерен мира», без - ядер, без - икры; не травянист, не животен; в сущности - не бытие, а почти призрак и тень; каким то чудом пронесшийся по земле. Тенистость, тенность, пустынность Его, небытийственность - сущность Его, Как будто это - только Имя, «рассказ». И что «последние времена» потому и покажутся так страшны, покажутся до того невероятно ужасны, так вопиюще «голодны», а сами люди превратятся в каких то «скорпионов, жалящих самих себя и один другого», что вообще-то - «ничего не было», и сами люди - точно с отощавшими отвислыми животами, и у которых можно ребра сосчитать,- обратились таинственным образом в «теней человека», в «призраки человека», до известной степени - в человека «лишь по имени».

О, о, о...

Вот, вот, вот...

Не узнаем ли мы себя здесь? И как тогда не реветь Апокалипсису и не наполнять Престол Небесный - животными, почти - животами, брюхами - всех самых мощных животных, тоже - ревущих, кричащих, вопиющих - льва, быка, орла, девы. Все - полет, все - сила, Почему бы не колибри и не «лилии полевые»? Маленькая птичка - хороша как и большая, а «лилии» не хуже баобаба. И вдруг Апокалипсис орет:

– Больше мяса...
– Больше вопля...
– Больше рева...
– Мир отощал, он болен... Таинственная Тень навела на мир хворь...
– Мир – умолкает ...
– Мир – безжизнен ...
– Скорее, скорее, пока еще не поздно... Пока еще последние минуты длятся, «Поворот всего назад», «новое небо», «новые звезды». Обилие «вод жизни», «Дерево жизни»...