Архимандрит Константин Зайцев

Падение Византии, пятьсот лет тому назад пережитое христианским мipoм, естественно влечет нашу мысль к этому событию, рождая сопоставление неотразимое.

Пал Второй Рим - не свидетели ли мы падения Рима Третьего?

Быть ли Четвертому?..

Стоит ли, однако, серьезно даже и вникать в эту пресловутую теорию «Третьего Рима»? Не область ли то поверхностной и предвзятой публицистики, обветшавшей в существе своем?

Рядится - точнее сказать, дает себя рядить! - в ризы державные Третьего Рима Красный Кремль. Не без злорадства подхватывает (а нередко и самостоятельно делает!) эту злостную передержку латинский мiр [...] Принимает такое толкование и мiр протестантский, как безспорную данность. Отпора не встречает, должного и дружного, эта ложь со стороны Восточного Православия [...]. И низводится так величественная идея Третьего Рима до уровня декоративных подмостков советской сатанократии, готовящейся (и готовящей мiр!) к принятию антихриста...

Не лишнее ли то основание сбросить вообще со счетов эту засоряющую умы идеологическую формулу? К тому зовут нас многие и многие. Уже традиция создается, и научная, и научно-публицистическая, именно так смотреть на нее. Была-де она рождена в некий момент исторический - и довлела злобе дня своего! Тогда, когда пала Византия, в умах монахов-затворников на Руси возник этот живой образ, объяснявший их соотечественникам значение свершившегося, как падения их многовековой зависимости от Византии и как открытия для Москвы грандиозных перспектив в будущем. Почетное, видное место занимает этот эпизод в «истории идей» - и только! То мечтательная легенда - красивая и яркая. Так и отнесемся к ней! Ждать от нее большего - не значит ли вносить в благодатную атмосферу церковного мiра воспаленный национализм? Предвзятостью было бы, претенциозностью, высокомерием, гордыней - всерьез ее сейчас принимать... Предоставить это надо безответственным перьям. Этим бы набрасывался лишь покров, - якобы, идейный! - на политику захвата и насилия - что и видим мы в действительности. К тому же, если всерьез принимать эту теорию - она ведь исходила из того, что Рима Четвертого не будет. Что же, значит, кончилась история? Или суждено этой истории разворачиваться и дальше, но уже под знаком того господства над мiром Красной Москвы, которое завоевывается ныне ею с такой устрашающей настойчивостью?!

Для многих и многих этот ход рассуждений - неотразим. И он завоевывает себе признание.

Кто же они, эти многие и многие - чуть не все?

Скажем без обиняков.

Это те, кто уже не способны, в своем хозяйстве умственном, «право править слово Истины», будучи объяты иной стихией, далекой от Православия! Если теория Третьего Рима чужда современному сознанию - даже формально православному, то это в той же мере, в какой такому сознанию чуждо и само Православие. Напротив, для православного сознания неповрежденного теория Третьего Рима не иносказание, а яркий и живой образ реального соотношения Церкви и Государства, как это соотношение ДЕЙСТВИТЕЛЬНО возникало и протекало в исторической смене событий. И если кто этого не приемлет, то это значит, что он течение событий толкует, исходя из какого-то иного угла и оттуда взирая на историческую действительность.

Теория Третьего Рима делит судьбу Православия в целом. Одно дело - восприятие Православия истинно-православными. Другое дело восприятие Православия теми же, кто ВНЕ его. Они могут допускать в нем великие глубины и красоты, любоваться его достижениями эстетическими, признавать его исторические заслуги и т. д. Такие ценители Православия (не то, что невежественные хулители его огульные!) все же Православия, в его подлинной сути, не знают и не видят.

Так и с теорией Третьего Рима. Православное сознание видит ТАК исторический ход событий. Те, кто отчуждились от этого сознания, ТАК уже не способны воспринимать этот ход событий. Действительно, подумаем: можно ли требовать от «науки истории», возникшей в лоне западной культуры, которая есть культура отступления, чтобы она, наука эта, приняла за Истину образ развертывания событий, наглядно раскрывающий это отступление, в его подлинной сути эсхатологической! Для православного сознания такое непонимание должно бы только подтверждать, иллюстрировать и оживлять теорию Третьего Рима, в ее неветшающей истинности, - и плененностью лишь русского богословия западной наукой можно вразумительно объяснить, почему не рождается в нем такой законной реакции против неприятия Западом теории Третьего Рима. И уж, конечно, не в 'плане профессионально-научных изысканий той или иной университетской и академической дисциплины должна быть «оправдываема» эта теория, а ПРИНЯТА она должна быть, как некая данность, открывающаяся церковно-православному сознанию, непредвзятому и незамутненному. Где исходное начало теории Третьего Рима? В Евангелии!

Господь сошел на землю, когда «Вселенная» была объединена под властью Императора Римского - Кесаря Первого Рима. Этот Рим, языческий еще, и признан был Спасителем. Чей образ зрительно имел пред очами Своими Спаситель, когда, в образе Кесаря, противопоставлял земное Небесному? Главу той Империи, которая объединила весь живущий общей жизнью мip («вселенная» - говорит Евангелие!) и в пределах которой возникла и растеклась во все концы земли Христова Истина. Римом языческим было объединено человечество, созревшее для приятия Благовестия, и признан был и почтен христианским послушанием - в меру своего достоинства земного! - Римский Император, еще в языческом своем неведении сущий. Признана была и почтена послушанием, и Христом-Богом, и Апостолами, а за ними и всей Новозаветной Церковью, великая римская гражданственность, еще языческая, в ее высокой ценности для человеческого общежития. Признан был и почтен христианским послушанием аппарат благой государственности, возглавляемый Кесарем, в языческом своем облике. То и был - ПЕРВЫЙ РИМ. И если он гонениями и преследованиями встретил проповедников Благой Вести, то именно гонениями и преследованиями этими и раскрыта была ее истинность, покорившая народы Империи, а в конечном счете приведшая к подножию Креста самих Кесарей.

В лице Константина Великого совершается преодоление Кесарем Римским своего неведения - и новая эра начинается для Новозаветной Церкви. Отныне призвана она вершить дело спасения человеческого рода открытым, свободным и властным своим изволением, под охраной, попечением, а отчасти и водительством, Императора Православного! Какого? Все того же, единого на всю Вселенную! Не всякий везде правитель, как бы ни назывался он - королем, правителем, царем, князем, монархом, конунгом! - становится РЯДОМ с Церковью, как ее, в целом, державный покровитель, сотрудник и слуга. Богом на то поставленный. То место Императора Рима, которого, как Владыку «земного круга», всеми возможными знаками почета и внимания окружает Церковь. Церковь чтит Вселенского Православного Императора. То уже ВТОРОЙ РИМ - ибо Промыслом Божиим переносится столица с берегов Тибра на берега Босфора, и Рим Первый, языческий, христиански обновляется в образе Византийской Империи.

О, как плодотворна для Церкви эта, открывающаяся теперь, эпоха! Пусть исполнена она испытаний тяжких, уже не от «внешних» идущих, а в самой Церкви возникающих и нередко, в своей направленности злостной, самими Императорами вдохновляемых и подкрепляемых. Пусть именно в эту эпоху раскрываются, в своей последовательной полноте, все возможные церковные соблазны, облекаясь в формы предельно-привлекательные и обретая силу предельную, казалось бы, неодолимую. Неизменно, пусть в тягостной и длительной борьбе, торжествует Истина, и так, на протяжении немногих веков, именно в процессе преодоления соблазнов и искушений, разоблачаемых и низвергаемых, воздвигается грандиозное здание церковного просвещения - во всем многообразии его чистейших достижений, во всей доступной человеческому сознанию полноте ведения.

Все явлено - что может быть явлено! Все раскрыто - что может быть раскрыто! Точно и ясно обозначены и вехами обставлены непогрешительными пути и к тем достижениям, которые, по природе своей, не всем могут быть явлены и открыты, а обретаются в потаенном подвижничестве - не только общежительном, но и таком, которое предполагает «безмолвие» всецелое, единственно способное людям избранным открывать неведомые глубины и высоту умно-сердечной молитвы...

Случайно ли расцвет церковной культуры совпал с переносом столицы на новые места? О, нет! Этим знаменовался промыслительный отказ от задачи всецело-христианского обновления античного Рима, как задачи ему непосильной, и постановка задачи новой - выдвижения иного Рима, Второго, если корнями уходящего и в язычество, то преимущественно в античность греческую. Определялась этим и новая пространственная ориентация христианской государственности, в ее обращенности к свежим человеческим массам, готовым влиться в христианскую «Вселенную». Вторгались они ив Европу - в образе завоевательных орд. Навстречу им смело идет Второй Рим. В новой атмосфере, почти на пустом месте, вырастает блистательная Византия, Царьград, получивший в честь своего великого основателя имя Константинополя. Огромны задачи Второго Рима, и решает он их совместными усилиями Царства и Священства. Никакими формальными сговорами не скреплено, ни в каких формальных правилах не выражено соотношение Царя и Церкви, в том новом образе их сожительства, когда признана Кесарем Церковь, как и его мать, и когда, становясь рабом Христовым, венчается Церковью Кесарь, как державный властелин Вселенной. На - юридическом языке не находится формул, которые бы способны были бы определить природу возникающего отсюда сотрудничества Царя и Церкви в деле служения Христу и Его Истине: симфоническое то единство действий, в идеале сливающее неразличимо, в союзе любви во Христе, Царство и Священство.

Хрупкое, в практическом осуществлении, было то согласование. В нем первенство Царской власти не должно было упразднять верховенства Церковной Истины, первое будучи, по заданию, всецело отданным на служение второму! Какие иногда устрашающие контрасты этому высокому идеалу являла действительность! Тем не менее, в этом именно сотрудничестве Царства и Священства и воздвигнуто было величественное здание церковно-православной культуры, во всей ее красоте и полноте, человеческому сознанию доступной. Являть и хранить только оставалось человечеству несчетное богатство чистейших достижений. Но это-то и недоступным оказалось человечеству - в той его массе, которая тянула к древнему Риму, с течением времени все больше поддававшемуся чарам своего славного и великого прошлого - земного! Тут-то и сказалось в полной мере все промыслительное значение возникновения Рима Второго. Ибо стало сказываться, все ярче и сильнее, то иное место в истории Новозаветной Церкви и связанного с Ней человечества, которое, попущением Божиим, занял Рим Первый. Если поступательное движение христианства, в его церковно-законном осуществлении земном, своим центром обрело Рим Второй, и продолжала свое течение история новозаветного человечества, Христу всецело верного, под водительством симфонически объединенного Царства и Священства, то оказался Рим Первый центром процесса со знаком обратным. Он стал исходным пунктом того на века растянувшегося завершения исторической жизни человечества, которое на языке Новозаветной Церкви получило наименование ОТСТУПЛЕНИЯ.

Не смогло западно-европейское человечество вместить всей полноты Христовой Истины, и по пути отказа от этой полноты и повел его Рим Первый, земным, обладаемым, царством плененный и все больше от Царства Небесного, взыскуемого, отвращающийся. На землю низводится Царство Христово - и к разрыву Рим Первый приходит с Римом Вторым, уже окончательному: к расколу, к отвержению догматической Истины, носящему характер ереси, и, в конечном счете, к замыканию себя в особый исторический удел, отчужденный и все более отчуждающийся от человечества, оставшегося верным Риму Второму, как столице Православной Вселенной.

Нечто новое то в истории новозаветного человечества - неслыханно и невиданно новое! Бывали раньше впадения в раскол и уклонения в ересь - и потрясались тем самые основы Православной Вселенной. На длительные времена угасала Истина Христова, подавленная врагами Ее. Изживалось, однако, это, и, раньше ли, позже ли, но к вящему прославлению Истины приходил ВЕСЬ Православный мiр, продолжая свое совместное поступательное движение. Ныне не то! Самоутверждается человечество, уклонившееся от Истины, в своем ОСОБОМ историческом уделе, в своей ОТДЕЛЬНОЙ церковной судьбе. Слагается новый церковный мiр, притязающий на то, чтобы быть, в свою очередь, ВСЕЛЕННОЙ, оттеснив для этого и доведя до уничтожения Рим Второй, слив его с собою и в себе растворив.

Это и есть то, о чем возвещали Апостолы, как о НАЧАЛЕ КОНЦА - «отступлении»!

Что же такое «отступление»?

Вознесшись на Небо Своей преображенной плотью. Господь не оставил нас. Он ниспослал, исходящего от Отца, Духа Святаго, и так возникло и на земле - Небо! То - Церковь Христова, Которая есть Тело Христово. И каждый волен, приобщившись к Нему, сочетаться с Христом, во Христа облечься, становясь чадом Его Церкви, членом Его Тела. Но то - изволение каждого! И если с возникновением Новозаветной Церкви возникает отбор чад Христовых, то одновременно обозначается процесс и встречный: выявления сынов противления, идущих против Христа и Его Церкви. Христос-Церковь, с одной стороны, а с другой - антихрист-антицерковь! Это не то конечное явление антихриста, которое замкнет историю человечества, а напротив, - явление изначальное для Новозаветной Церкви, но, вместе с тем, носящее на себе уже печать конца. Вот как говорит об этом Апостол Любви: ДЕТИ, ПОСЛЕДНЯЯ ГОДИНА ЕСТЬ. ЯКОЖЕ СЛЫШАСТЕ, ЯКО АНТИХРИСТ ГРЯДНЕТИ НЫНЕ АНИХРИСТИ МНОЗИ БЫША: ОТ СЕГО РАЗУМЕВАЕМ, ЯКО ПОСЛЕДНИЙ ЧАС ЕСТЬ (1 Ин. 2, 18). Другими словами! В плане над-временном, над-историческом все уже свершилось, и настал последний час бытия вселенной. С воцарением на земле Царства Христова, возникало на ней и антихристово начало. Антихрист (замыкающий историю!) грядет, но антихристы уже налицо! Сыны Божий и сыны противления образуют уже изначала два стана, самоопределившихся, и все дальнейшее есть лишь раскрытие полное этой конечной встречи, завершающей бытие Вселенной.

Антихристово начало возникает на земле от соприкосновения с началом Христовым. Оно может рождаться и в самой Церкви, объясняет Апостол Любви: ОТ НАС ИЗЫДОША,: НО НЕ БЕША ОТ НАС: АЩЕ БЫ ОТ НАС БЫЛИ, ПРЕБЫЛИ (УБО) БЫША С НАМИ. НО ДА ЯВЯТСЯ ЯКО НЕ СУТЬ ВСИ ОТ НАС (19). Другими словами! Самый процесс образования Церкви ведет к самоопределению антихристову даже и в недрах самой Церкви, от которой тут же отчуждаются враждебные ей элементы. Проверка, испытание происходит - кто действительно с Христом! Кто - против, тот отпадает. Так одновременно идет отбор и спасающихся во Христе и против Христа восстающих...

Пусть, однако, антихристово начало в действии с самого момента возникновения Церкви Новозаветной: «отступления» еще нет! Отталкиваясь от антихристова начала Церковь лишь расцветает, извергая из себя все ей противное и сохраняя свое изначальное единство, укрепляющееся в процессе самоутверждения Церкви в Истине Христовой. Об «отступлении» грядущем только возвещается изначала верующим - в ответ на их слишком поспешное ожидание встречи с Господом, второй раз на землю имеющим сойти для Страшного Суда. Пусть с пришествием на землю Господа, как Учителя и Искупителя, наступил конец времен, ибо свершилась мiроспасительная миссия Христа-Агнца, но не так еще близко - учит Апостол Языков - приход Его второй на землю в образе Судии и Мздовоздаятеля. ДА НИКТОЖЕ ВАС ПРЕЛЬСТИТ НИ ПО ЕДИНОМУ ЖЕ ОБРАЗУ: ЯКО АЩЕ НЕ ПРИИДЕТ ОТСТУПЛЕНИЕ ПРЕЖДЕ, И ОТКРЫЕТСЯ ЧЕЛОВЕК БЕЗЗАКОНИЯ, СЫН ПОГИБЕЛИ, ПРОТИВНИК И ПРЕВОЗНОСЯЙСЯ-ПАЧЕ ВСЯКАГО ГЛАГОЛЕМАГО БОГА ИЛИ ЧТИЛИЩА, ЯКОЖЕ ЕМУ СЕСТИ В ЦЕРКВИ БОЖИЕЙ АКИ БОГУ, ПОКАЗУЮЩЕ СЕБЕ, ЯКО БОГ ЕСТЬ (2 Сол, 2. 3-4).

Другими словами! Предварено будет, непосредственно, пришествие Христа открытым вознесением, с приравнением себя Богу, некоего человека, в котором воплотится антихристово начало в предельной силе. Это - заключительный этап истории человечества. Но ему будет предшествовать еще нечто - некий, уже длительный, процесс «отступления», то есть массового отхода человечества от Христовой Истины, некоего возвращения его к преодоленным заблуждениям, частичного по началу, но все более расширяющегося. Человечество христианское будет постепенно отвергаться однажды принятой им Христовой Истины! Этот процесс и должен дозреть до такой полноты всеобъемлющей, когда только останется - открыться «человеку беззакония, сыну погибели, противнику», чтобы можно было ему уже безпрепятственно «сесть в Церкви Божией, аки Богу».

Как должно все это происходить - не открывает того Писание. Лишь по мере жизни Церкви в истории мipa раскрывается содержание и формы этого увода и ухода принявшего, было, Христову Истину человечества от этой Истины - ухода, все дальше идущего и все большую захватывающего массу христиан. Но уже с первых шагов христианства указывает нам Церковь ту фазу «отступления», - когда для «верных» пресекается самая возможность безопасного общения с «отступившими». КТО ЕСТЬ ЛЖИВЫЙ, ТОЧИЮ ОТМЕТАЯЙСЯ, ЯКО ИИСУС НЕСТЬ ХРИСТОС, СЕЙ ЕСТЬ АНТИХРИСТ, ОТМЕТАЯЙСЯ ОТЦА И СЫНА (1 Ин., 2, 22). И дальше: ЗАНЕ МНОГИ ЛЕСТЦЫ ВНИДОША В MIP, НЕ ИСПОВЕДУЮЩЕ ИИСУСА ХРИСТА ПРИШЕДША ВО ПЛОТИ: СЕЙ ЕСТЬ ЛЬСТЕЦ И АНТИХРИСТ... ПРЕБЫВАЯЙ ЖЕ ВО УЧЕНИИ ХРИСТОВЕ СЕЙ И ОТЦА И СЫНА ИМАТЬ. АЩЕ КТО ПРИХОДИТ К ВАМ И СЕГО УЧЕНИЯ НЕ ПРИНОСИТ, НЕ ПРИЕМЛИТЕ ЕГО В ДОМ И РАДОВАТИСЯ ЕМУ НЕ ГЛАГОЛЕТЕ: ГЛАГОЛЯЙ БО ЕМУ РАДОВАТИСЯ СООБЩАЕТСЯ ДЕЛОМ ЕГО ЗЛЫМ (3 Ин. 1, 7, 9, 10, 11). Так учит Апостол Любви: любовь к Богу ставит для него преграду непереходимую естественной общительности человека с человеком!

Первый Рим, Латинский, в своем окончательном обособлении от Рима Второго, Византийского, и оказался зачинателем в истории человечества того, о чем было возвещено ему на самой заре новозаветного бытия - «отступления». Грандиозный то процесс ухода от Христовой Истины - ступенчатый, задерживающий «отступающее» человечество на отдельных ступенях, приобретающих значение самодовлеющее и облекающихся в образ той или иной «церкви», а потом и тех или иных «деноминации», иногда уже и не таящих своей сектантской природы. До предела, загодя указанного Апостолом Любви, Христово начало еще не угашается антихристовым. Но стрелка направленности всех нисходящих ступеней этой лествицы, от первой до последней, ясна! Рим Латинский - в начале этого процесса. Самоопределившись в своей самодовлеющей жизни церковной, пошел он своим путем, Создавая свое христианство, все больше и больше во всех частностях отличающееся от христианства исходного, и неустанно притязая на вселенское господство и водительство...

Хранить и являть Христову Истину, в полноте ее и неповреждннности, осталось заданием Рима Второго, против которого образовалось уже два фронта. Рядом с неверием - возникли «отступившие»! Все усилялось у последних чувство непримиримости к «верным», которых, конечно, оценивали «отступившие» уже под угол зрения «своего» христианства - ущербленного, подмененного, оземлененного. И такие бывали проявления разрушительной ненависти латинства к христианству византийскому, что затушевывать ужас их не решается порой само латинство - столь в этом отношении обычно смелое.

Темна, непривлекательна, отталкивающе-мрачна во многих отношениях история Византии этих веков... И все же, пусть с перебоями жестокими, но выполняет Византия свою миссию: и являет и хранит вверенное ей сокровище - пока не падает, наконец, под ударами обоих своих врагов, делаясь жертвой, в конечном счете, некой средней силы: мусульманского Востока. Магометанство - не язычество! Оно знает Единого Бога. Оно даже и Христа знает - и отвергает Его. Фанатизм язычества, относительно безобидный, поверхностный, примитивный в своей грубости, а потому относительно легко преодолеваемый силой Креста, нагнетается в магометанстве в силу стихийно-безпощадную. Эта сила насыщена уже и ядом «отступления», так сказать, превентивного. Что-то взято от учения Христова, но для того лишь, чтобы с тем большей силой оттолкнуться от Христианства в целом. Отвергнут Христос-Бог, отодвинутый и заслоненный «пророком», который поклоняется уже не истинному Богу, а аллаху.

Повержен Второй Рим! Не истребляется истинная Церковь с лица земли, отныне над собой видящей знак не Креста, а полумесяца. Возникает подъяремная жизнь той Церкви, которая до того делила существование Православной Империи, духовно ее окормляя. Продолжает Церковь и под ярмом неверных выполнять свое святое назначение, хранить и являть сокровище, ей вверенное! Сонмы мучеников, своей кровью обновляющих Тело Церкви, тому свидетельство непререкаемое. Но то уж - инобытие! А как же с историческим бытием Церкви, в ее симфоническом единстве с государственной властью, воплощаемой в Кесаре? Оборвалась ли преемственность Императорской власти? Нет! Перестав существовать в своем значении Второго Рима, успевает Царьград создать наследника для выполнения дальнейшей его исторической миссии, на него Богом возложенной. Новый центр рождается мiровой жизни христианской - Рим Третий.

Не сознательным и намеренным делом Византии то было -подготовка Москвы к этой великой миссии: была Византия лишь орудием Промысла Божия, Который и во многих иных отношениях обнаружил над нашим отечеством Свою пестующую руку.

Кто хочет действительно «познать» Россию, в подлинном ее значении, в истинной природе ее, не должен тот рассматривать ее только, как великое национальное государство, со своей особой исторической судьбой, ни даже как особый культурный мiр, отличный от европейского Запада и азиатского Востока: вынужден он рассматривать Россию, как загодя подготовляемый Промыслом Божиим Третий Рим.

Одно было исходное преимущество у России над Римом не только Первым, языческим, но и Вторым, христианским: смогло впервые в образе Москвы стать земное царство Царством всецело Православным, во всех проявлениях своей народно-государственной жизни. Не было у нашего отечества того культурно-блистательного «античного» прошлого, которое присуще было Византии - прошлого до-христианского, а в какой-то мере неизменно и анти-христианского! Потакавшее грубым страстям примитивное наше язычество слилось в сознании облекшегося в Истину Православия русского человека с голосом греховной плоти, не будучи обряживаемо ни в какие прельстительные уборы. ВСЯ культура, во всем ее многообразном целом, была дана России христианством. И, притом, какая культура! Достигшая в Византии полноты расцвета и, к тому же, успевшая облечься затем в родные, понятные русскому человеку, словесные формы церковно-славянские.

О, великий духоносный подвиг святых равноапостольных Мефодия и Кирилла и их славных учеников! О, великое и неповторимое творение ими языка - единственного из существующих в мipe! - нарочито создаваемого для Церкви Христианской! Силою Духа, в язык вложенного, способен он оказался вместить в себя все богатство языка греческого, духовно-церковное, без принятия в себя одновременно античной «душевной» прелести этого великого языка. Успевает на этом, для Моравии созданном, языке расцвести в Болгарии богатая церковная культура - когда внезапно лишается, под ударами возревновавшей Византии, самого места своего применения... Чтобы погибнуть? Нет! Чтобы переместиться на новую почву принявшей только что крещение России и чтобы потом, через долгие века, испытав еще более блистательный расцвет - быть снова воспринятой для пересаждения на почву своего рождения изначального! Это ли не рука Промысла!

Чем единственно была объединена Россия, как Киевская, так и позднейшая, тянувшая к трем областным центрам: волынско-галицкому, новгородскому и владимирскому? Православной культурой, своим центром имевшей храм Божий. Самое слово РОСЫ (в ее тогдашней, греческой транскрипции, в отличие от позднейшей, латинской, через два «с», ставшей нам привычной со времени Петра) означало митрополичий округ Константинопольской Патриархии.

Корни глубокие пустила культура Православия в сердце русского человека за первые десятилетия, за первые века существования крещеной Руси. Столь глубокие, что не срывом наносной культурной поверхности оказалось для нашего отечества разорение татарское, опустошившее его в мере, трудно вообразимой и отдавшее его на долгие десятилетия под грубое иго басурман, а напротив, окончательным закреплением до конца себя осознавшего русского православного быта. Разорение и угнетение татарское, по-христиански воспринятые как Божие попущение, вразумительное и спасительное, породили такой духовный подъем, такое углубленное сосредоточение, что впервые русский человек уразумел до конца свое внутреннее «я». Он открыл в себе готовность все претерпеть и от всего отказаться - лишь бы сохранена была Вера. И не отвлеченная то была Вера, а православная церковность, всецелая, всю жизнь, во всех мельчайших подробностях быта, обнимающая и все интересы поглощающая. Православие стало бытовым исповедничеством каждодневным, объединявшим растекавшийся на необозримых пространствах Великой Равнины разноплеменный народ, во всех его слоях, от высших до низших - в одну духовную семью!

И если всмотримся мы в общественную и политическую природу этого церковно-православного быта, то убедимся в двух вещах - многозначительных под углом зрения теории Третьего Рима.

Что составляет особенность характерную русского общественного строя? Отсутствие в нем начала личной свободы!

Что составляет особенность характерную русского политического строя? Полное и исчерпывающее сосредоточение власти в лице Царя!

Не сразу обе эти особенности достигли полного раскрытия: то было результатом «собирания» Русской земли вокруг Москвы. Но собирание-то это - как может быть понято, в своей стихийно-непреодолимой силе земской, если мы отвлечемся от идеи Третьего Рима! Жила крепко эта идея-сила в русском сердце, пусть самый образ ее и не всегда достигал до русского сознания. В существе своем, «крепостной устав», исчерпывающе обнимавший русский общественный быт, и верноподданническое послушание, исчерпывающе обнимавшее русский политический быт, имели церковно-религиозный корень, и именно тот, из которого выросла теория Третьего Рима.

Почему одна только Россия получила общее признание в образе «Святой Руси»? Никому ведь и в голову бы не пришло употребить словосочетание «Святая Византия»! А разве не сияет светом святости незаходимым Византийская Церковь в лице православных ее святителей, преподобных и т. д.? Что-то иное и особенное было на Руси, что позволяло и людям посторонним применять это словосочетание, без всякой льстивой стилизации, к русской действительности, и самим русским, без всякой горделивой притязательности, допускать такое словосочетание. То было особенное, по сравнению с любым иным общественным строем, на Руси, что русский человек, с одной стороны, в обход личной своей жизни умел и искать и обретать счастье, а с другой, не способен был и помышлять о личном счастье - в обход жизни церковной!

Разве не было личной жизни у русского человека? - спросит кто удивленно. Была, конечно! Только входила она целиком в жизнь церковную - сливалась с ней нераздельно, никогда, сама по себе, не становясь центром существования на земле. Потому легко могло быть и так, чтобы ее... и вовсе не было! И существование человека на земле от этого не чахло и не хирело, не опустошалось от своего смысла и значения. Напротив - тут-то, порою, жизнь и расцветала полным цветом! Самостоятельной же ценности, способной быть поставленной во главе или даже сколько-нибудь впереди в лествице ценностей, - личная жизнь не имела. Русский человек принял христианство не как восполнение имеющихся у него культурных жизненных богатств, а как единственное сокровище, которое, обещая ему неловкие ЦАРСТВИЕ НЕБЕСНОЕ, - тем исчерпывающе определило его мысленный горизонт.

Где так еще было на земном шаре? НИГДЕ! И поскольку так воспринимал себя русский православный человек, не святым ощущал он себя, конечно, а напротив того - великим, величайшим грешником, грешнейшим всякого иного человека. А тем именно и открывал себе путь - к святости! И сияла, действительно, святость в русской жизни, как это явственно было и самим русским и всем тем, кто со стороны взирали на русскую жизнь. Пусть и холодными, и отчужденными очами взирал кто на русский быт, скептически и даже враждебно воспринимая его - не мог не ощутить он этой иной и особой стати русской жизни и запечатлевал свои впечатления в своих суждениях. Сколько таких суждений накопилось среди заметок иностранцев, так или иначе сталкивавшихся с Москвой! Пусть порою презрением дышат они, а все-таки неизменно признание находим мы тут особого отношения русского человека и к жизни, и к смерти. Недоступной только обычно оставалась возвышенность подобного умоначертания, глубокая его духовность: не было чувствилища, которым способен был бы наблюдатель воспринять эту возвышенность и духовность. Но «Святой Русью», пусть и с оттенком иронии высокомерной, готов был признать и такой наблюдатель наше отечество, хотя и в грош не ставил иногда эту «святость», стремлением к которой всеобщим была пронизана русская жизнь и в его холодном представлении.

И так и было на Руси! Где же еще могли Жития Святых стать любимым исчерпывающим чтением домашним?!

Но если на задних планах остается личная жизнь, а на первом неизменно стоит мысль о том, как лучше себя подготовить к смерти и так умереть, чтобы не лишиться награды на небесах, то возникает естественный вопрос: как же достигнуть этого? И тут надо подчеркнуть опять-таки одну всецело православную особенность русского сознания: всеобщее признание того, что нет чисто-личного спасения, оторванного от русского церковного целого. Русскость нераздельно сливается с церковностью! Не случайно самое слово «русский» стало синонимом «православного», а христианство (крестьянство) стало нарицательным именованием всего сельского люда.

Не каждый отдельный человек спасается на свой личный лад - этого не знает, не понимает, представить себе не может Русь. Вся русская стихия спасается в ее целом, объединенная в своей православной русскости. Россия, это - MIP православный. Этот «мiр» сжимается до предельной узости в образе семейного очага, чтобы потом, концентрическими кругами расширяясь, обрести свою, окончательную полноту в образе чего? Православного Русского Царства!

Это - ТРЕТИЙ РИМ, живущий в сердце каждого русского православного человека, пусть он никогда не слыхал ни о первом, ни о втором Риме, и пусть ни на мгновение не задумывался над «теорией», которая с тремя Римами связана. БЫТЬ чем-то - и СОЗНАВАТЬ, во всей полноте и ясности, идейный смысл и духовное содержание своего бытия - далеко не одно и то же! Можно даже сказать, что осознание духовной сути своего бытия полное является плодом уже такого расширения, осложнения и утончения своего сознания, что подрывает оно часто силу самого «бытия»! Что касается русского человека, строившего Московское Царство, то бытие его неотделимо было от спокойно-уверенного сознания того, что над ним ЕСТЬ Русский Православный Царь, исчерпывающее назначение жизни и деятельности которого: являть и хранить Православную Веру. А это и есть существо теории Третьего Рима - применительно к Москве!..

Так росла и крепла Русь! Так создан был своеобразный монолит Московского Царства, крепкий не чем иным, как именно сознанием верноподданнической преданности Царю, хранителю Веры - сознанием нерушимым, не угашаемым никаким бунтарством, не ослабляемым никаким благоденствием, не заглушаемым никакими скорбями и лишениями, не вытесняемым никакими успехами власти, не упраздняемым даже - это самое поразительное! - никаким бегством из-под власти Царской власти! Верноподданническое казачество, рождавшееся в образе бегущей от московского тягла на безбрежные окраины «вольницы» и неизменно остававшееся великой строительной силой расширяющегося и тем самым эту вольницу к тяглу снова привлекающего Московского Царства, этот парадокс не имеет объяснения вразумительного вне идеи Третьего Рима, неистребимо вкорененной в самые недра русского сознания.

Подобная установка сознания еще только вынашивалась в глубинах народного лона, но уже жила, связывая воедино рассыпанную храмину Киевской Руси и создавая из ее разносоставного множества единую и целостную культурно-национальную силу. Она же, не получив еще ни ясных идейных очертаний, ни твердых организационных форм, а только инстинктивно проявляемая, не давала распасться Руси в эпоху удельную и областную. Но только в дальнейших страшных потрясениях отвердилась она, наконец, костяком крепким медленно и истово собиравшейся Московской Руси. Эта установка сознания сумела превратить, в процессе долгой выварки в котле совместных испытаний, пеструю этнографическую массу, населявшую Великую Равнину, в единый народ. Больше того: в единую семью, имеющую общего Отца и нерасторжимо спаянную воедино внутренней, одновременно и общественно-организационной и духовно-церковной, сплоченностью. Эта установка сознания делала временными и преходящими и внешние отторжения и завоевания, и внутренние сдвиги и смены, как бы ни казались безповоротными и как ни были длительны завоевания и отторжения, и как бы ни были глубоки, широки и решительны сдвиги и смены. Эта установка сознания давала стойкость и последовательность внешней и внутренней политике России - независимо от пестроты декораций и мелькания персонажей, чередовавшихся на экране многовековой истории. Эта установка сознания превращала рост Державы Российской в некий почти растительный процесс, определяемый не умыслами и замыслами тех или иных деятелей и людских групп, а внутренней природой и естественным развитием живого организма. Эта установка сознания давала России, на - всем протяжении ее истории, с тремя сменившимися столицами, значение единой исторической личности...

Это последнее утверждение требует раскрытия.

Теория Третьего Рима - существо Москвы. Можно истолковывать все предшествующее, как некую «пра-историю», питавшуюся той же идеологией, пусть еще зачаточной. Но допустимо ли действие этой теории распространять на эпоху Императорскую, когда спиной к московской старине повернулась демонстративно Россия? Не упразднил ли Петербург Москву - а тем самым и Третий Рим?

Двоится ответ на этот вопрос - но не потому, чтобы двоилось сознание перед лицом этого вопроса, а потому, что двойственной является самая природа, как дела Петра, так и всей заложенной им Империи. Является несомненно Империя Петербургская дальнейшим раскрытием и ярким утверждением идеологии Третьего Рима. Была она, столь же несомненно, и отвержением и угашением существенных элементов этой идеологии! Соблазнительно двойствен самый облик Империи, а отсюда печать двойственности лежит на ее исторической поступи и на всем содержании порожденной ею культуры - во всем блистательном ее многообразии.

Двойственность эта, с силой иногда прямо кричащей, обнаруживается на деле Петра. Наглядно и неоспоримо было оно орудием самозащиты, повелительно вынужденной ходом событий, против западного захвата, а следовательно было оно самоутверждением России в своем исходном бытии, в той именно установке сознания, которую мы только что характеризовали. Но так же наглядно и неоспоримо было дело Петра насаждением очагов внутреннего разложения этого исходного самосознания - притом насаждением насильственным и повсеместным! И такой иногда вызывающий характер принимало это насаждение, что не совсем без основания антихриста готовы были видеть в Петре и его соратниках ретивых защитники старины непримиримые.

Всмотримся ближе в эту двойственность.

Два начала, знаем мы, в своей внутренней связанности проникали Москву-Третий Рим и укрепляли ее: во-первых, начало крепостной взаимозависимости, родственной по духу началу монастырского «послушания», ибо дававшей духовное основание принципиальному и последовательному исключению всего «личного», в частности - личной свободы; и, во-вторых, начало верноподданнической преданности Царю, как Богом поставленному распорядителю судьбами русско-православного мipa, в его нераздельной связанности с Православной Церковью.

Остановимся на каждом из них применительно к судьбам Российской Империи.

Крепостное начало Петром не было не только упразднено, но даже и поколеблено. Подлинной, принципиально признанной и, как ценность, государством охраняемой личной свободы не найдем мы в Петровской России. Заданием Петра было ускорить, уплотнить, оживить, усилить до последнего мыслимого предела рабочую энергию народно-государственного аппарата, - во всех его проявлениях - всех поставив на должное место и всех вынудив работать со всем доступным каждому напряжением. Никак при этом не упразднялось привычное каждому восприятие своей деятельности, как несения тягла или выполнения обязательной службы.

Суть реформы была в ином! В изменении, осложнении, оживлении, лихорадочном разгорячении мотивации всех тяглецов и слуг на предмет максимального повышения деловой годности каждого тяглеца и слуги. На Москве мотивация каждого человека, кто бы он ни был, от Царя до последнего селянина, была всецело одухотворена сознанием своей всецелой принадлежности Церкви, и сильнейшим, все себе подчинявшим, рычагом этой установки сознания была мысль о спасении души. В этом именно смысле и можно, без всякого преувеличения, уподоблять Москву, в целом, монастырю - что свое выражение получило бытовое в знаменитом Домострое.

Эта установка сознания отменялась Петром. Не монастырем, а трудовой артелью, с Царем во главе, становилась Россия!

Значило ли это, что не следует больше думать - с точки зрения и самого Петра лично! - о спасении души? Нет. Петр, при всех чрезмерностях своего болезненно-пылкого нрава, не забывал о душе и, проведя память о Боге, любовь к Церкви и мысль о служении Ей через всю свою жизнь, сподобился и смерти христианской. Того же ждал он и от подданных своих. Но то становилось теперь личным делом каждого, переставая быть солидарной ответственностью всех, по этому признаку воедино объединенных в Царстве Российском. Церковь сохраняла свое место - пусть и высокое! - у каждого в отдельности, но находилась она теперь среди других ценностей, не только признанных, но прямо-таки навязываемых сознанию русских людей. И эти новые ценности способны были становиться не только рядом с Церковью, но и соперничать с Нею, даже вытеснять Ее, или, по крайней мере - оттеснять! Стройная лествица ценностей, возглавляемая Церковью, над всем господствующей, оказалась замененной нагромождением целого множества их - во всей привлекательности новизны. А практически - высшей ценностью явилась теперь уже не Церковь, которой служит Россия, в этом служении находя исчерпывающий смысл своего исторического бытия, а Государство Российское, как самобытная ценность, требующая всех сил от своих подданных. Не оторвана Россия от Церкви, по-прежнему с ней неразрывно связана, но рядом с Церковью стоит теперь уже Государство - чуть ли не даже выше! Величественным государством - Империей! - становится теперь Россия, наравне с другими, такими же. Новое самосознание рождается, новый пафос - Российского Отечества, его пользы, его благоденствия, его славы.

Великая Россия заслоняет Святую Русь!

Великая Россия - Святая Русь! Не знало раньше отечество наше такого противопоставления, не было в ней такого «раздвоения сознания»: единой она была и цельной! Теперь раздвоение становится реальностью - все более тяжеловесной. Два лика обозначаются у России, и весь вопрос к тому сводится: каково же соотношение между ними? То ли, которое существует между «внешним» и «внутренним» человеком, нераздельно связанными, когда, следовательно, о действительном раздвоении не может быть и речи, и единой и цельной остается личность? Или борются две взаимно-противоположные направленности воли, и выбор идет между двумя различными судьбами, из которых одна исключает другую?

Можно ли категорически склониться к одному или другому решению? Нет! Если бы не было первого соотношения - оправданы были бы всецело раскольники, распознавшие в Петре антихриста. Если бы, однако, вовсе не было второго - как могла бы восторжествовать русская революция и как мыслимо было бы возникновение на месте святом былой Исторической России мерзости запустения современной советчины? Сложно соотношение этих двух ликов! И так можно, прежде всего, сказать. По исходной заданности первый образ этого соотношения был определяющим, а потому с положительным знаком вошла Петровекая Реформа, при всех отталкивающих ее чрезмерностях, в историю России и мiра. Что же касается выполнения задания всем дальнейшим ходом жизни Империи, то к победе приведен был второй образ соотношения и восторжествовала Великая Россия, не только заслонив, но и оттеснив, и вытеснив, и подавив Святую Русь, а потому с отрицательным знаком, при всех привлекательнейших достижениях Империи, вошла она, в целом, в историю России и мiра. И иначе еще можно сказать, памятуя то, что расцвет Империи был не только поступательным движением на путях материального прогресса, могущества, славы и всяческих культурных достижений, но, в частности, и прежде всего на путях раскрепощения России, с привитием ей начал блистательно оформленной гражданской свободы: первенствовала безспорно Святая Русь в ту меру, в какой оставалась Россия крепостной (чем одновременно давалась крепость и Великой России!), и, напротив того, первенствовала Великая Россия в ту меру, в какой Россия становилась граждански-свободной (чем одновременно наносились все большие удары Святой Руси!).

И, наконец, иначе еще можно сказать!

Окончательное раскрепощение России, совпавшее с достижением Россией высшей славы, высшего могущества, высшего благосостояния и высших успехов во всех возможных областях культуры, этот окончательный как бы апофеоз граждански-свободной Великой России, он-то именно и обернулся утратой Россией, как национально-государственным целым, того своего естества, которое давало Великой России одновременно право и именоваться и считать себя Святой Русью!

Это ведь и обусловило крушение России Исторической - утратившей самое оправдание своего бытия в мipe...

Если раньше не произошло этого крушения, на одном из последовательных этапов возобладания в России нового умоначертания, на место Христа ставящего князя мiра сего, то этим обязана Россия и мiр сохранению во главе Империи Православного Царя и сохранению народом, даже в расцерковляемой России, верноподданической преданности Царю. Православный Царь оказался точкой приложения всех духовно-здоровых устремлений русской среды, пусть в своем обмiрщении от Церкви все же дальше уходящей, но не утратившей тяготения к своему святому прошлому, которое именно в Царе получало лучшее, нагляднейшее и привычное воплощение. Как и напротив! Оселком, на котором безошибочно можно было определить отчуждение уже решительное от святого прошлого, было резкое изменение отношения к Царю. Настоящая ненависть рождалась к нему - ненасытная, безсмысленная, фанатическая - ненависть, силу которой только религиозный корень ее может вразумительно объяснить. Он и был несомненно: то была ненависть «отступническая» не просто к русскому монарху, а именно к Православному Царю - Императору Третьего Рима! И нельзя не понимать, что стойкость и той ненависти, которая привита внешнему мiру, до сих пор живущему представлениями о каком-то «царизме», исполненном нечестия и всякой неправды, имеет в конечном счете - такой же религиозный корень!

И вот что поразительно! Всецело была крепостным государством Петровская Россия. Сравним его с великолепной, исполненной уважения к свободе, гражданственностью России накануне революции - ничего общего нет! Земля и небо! Но тождество установим мы полное, поскольку посмотрим на начало и конец Империи под углом зрения интересующего нас вопроса. И тут и там Россия отделена от Церкви - в отличие от Московской Руси, с Церковью связанной во всех проявлениях ее жизни! В частности, государственный аппарат смыкается с Церковью - только в личности Царя! Он и остается единственной точкой, в которой вся Россия, в целом ее, конкретно смыкается с Церковью - Он, ПРЕЖНИЙ Православный Царь. Все ново - Он, один Он олицетворяет святую старину, Император Третьего Рима, на которого вся Россия в целом, а в частности, весь духовно еще не демобилизованный массив простонародный, могли взирать прежними очами, в наличии его обретая спокойную уверенность в себе, в своем истинно-православном жительствовании.

Есть Царь Православный - жива Святая Русь. Прежний, значит, Россия Второй Израиль, выполняющий во вселенной святую миссию хранения и явления истинной Веры неповрежденной. Стоит Третий Рим!

И надо признать: во всем своем новом блеске новые Императоры - как бы их внешний облик ни далек был порой от былого! - все же прежние Православные Цари. Поразительно и показательно, как в этом отношении обрабатывал их Престол: достаточно под этим углом зрения всмотреться в Великую Екатерину! Поразительно и показательно и другое еще: как, с другой стороны, и Цари оказывали на Россию благодатное воздействие «свято-русское». Своеобразное наблюдаем мы тут взаимоотношение между обществом и Престолом. Пока общество испытывало по преимуществу внешнее воздействие западной культуры, Промысл Божий как бы попускал запустению приближаться к святому месту, на котором должно было бы сиять Православие, и, если корабль государственный не менял резко своего курса и не терпел крушения, то силой самого своего хода исторического - подчинявшего себе и власть имущих. С того же момента, как влияние Запада овладевает обществом настолько, что то делается уже опасным для хода корабля - резкое изменение наблюдается духовного облика русских монархов, с все большим приближением их к идеалу Православного Царя. Особенно интересно исследование под этим углом зрения личности и судьбы Александра Благословенного. Вовлеченный всем своим существом в орбиту Запада и как бы нарочито готовимый для плачевной роли державного соблазнителя России, он испытывает спасительный перелом под впечатлением реальной встречи воинствующего Запада с духовно, в инстинктивной самозащите, встрепенувшейся его Родиной - и являет самый, быть может, яркий образец постепенного, последовательного и до конца доведенного возвращения «домой» заблудшего русского человека. Образец яркий не только в смысле глубины и искренности такого возвращения, но и трудности его - почти непреодолимой! Образ Феодора Кузьмича только в этом плане поддается истинному истолкованию.

В разных степенях и с разными оттенками воплощается в русских Императорах и Императрицах раздвоенность, присущая Империи. Вся галерея их - с исключениями, быть может, более редкими, чем это привычно хотят видеть! - являет поразительный подбор личностей сильных, одаренных и морально-высококачественных, и немалый интерес представляет изучение их под знаком преломления в них этой роковой раздвоенности. Но независимо от того, как объективная трагедия России отражается субъективно в русских монархах, одно общее обнаружение, так сказать предметное, этой трагедии может быть прощупано на всей преемственной цепи монархов от самого Петра.

Мы видели, что держалась Россия, в ее образе Третьего Рима, Второго Израиля, в ее одновременном бытии и Великой Россией и Святой Русью - чем? Внутренней духовно-общественной сплоченностью, корнями уходящей в московский «крепостной устав», с одной стороны, и верноподданническим послушанием Православному Царю, с другой. А между тем историческим заданием Императоров Российских, которое с необыкновенной последовательностью и настойчивостью они выполняли - гораздо большей, чем это часто думают! - было осуществление раскрепощения России, то есть выкорчевывание корней, которыми уходила Императорская Россия в московскую старину. Россия Императорская систематически облекалась в новую гражданственность, которая уже не на началах тягла и обязательной службы покоилась, а на началах все более полно и крепко утверждаемой и оберегаемой личной свободы. Каждое царствование может быть поэтому исследуемо не только по признаку трагедии раздвоенности Святой Руси и Великой России, воплощаемой в очередном монархе, но и по признаку того, что именно внесено его царствованием и им лично в дело последовательного раскрепощения России и обновления ее на началах личной свободы. Этапом существенным окажется каждое царствование - ступенью единой лествицы, ведущей к единой цели, достигнутой, как известно, в полноте исчерпывающей только в последние годы последнего царствования... Восхождение, казалось, то было головокружительное - да и было оно таким! Но для того лишь, чтобы свергнуться с этой высоты в прах, в бездну, в небытие... Разительно наглядно произошла эта катастрофа... Являло последнее царствование яркую картину всецелого завершения процесса раздвоения России Исторической. В образе последнего Царя воплотилось полное слияние Великой России со Святой Русью: «внутренний человек», на котором лежала явная печать Святой Руси, облечен был во внешний облик Императора Великой России, и в гармонии находились эти два начала, ибо именно покровом охранительным была, в образе последнего нашего Царя, Великая Россия для Святой Руси. Но, с другой стороны, видим мы, как завершается в его царствование и расцвет гражданский и воцаряется в нашем отечестве личная свобода в размерах - максимально мыслимых...

В своих блистательных достижениях Третий Рим готов был уже сомкнуться со Вторым, возвращаемым на стези христианства, со водружением Креста на место полумесяца - как в прах поверглась Россия. Свободная Россия свергла Православного Царя. Великая Россия не захотела быть Святой Русью. И не стало места в мipe для Исторической России. Занято это место СССР. Пал Третий Рим.

В чем внутренний смысл этой потрясающей катастрофы? Дальнейшая то, завершительная фаза «отступления»!.. Католицизм, в блистательном окружении «возрождения», «гуманизма», «реформации», «просвещения» и других подобных движений открыл лествицу «отступления» западного человечества. Российская Империя Петербургская, во всем блеске своих достижений, культурных и гражданских, явила собой образ не только щита, под покровом которого могла являть Святая Русь хранимое ею сокровище неповрежденной Православной Веры, но и образ тоже многоступенчатого «отступления», восточного, зревшего под тем же покровом. И как бы для того, чтобы подчеркнуть преходящее и двойственное значение Петербурга - в Кремль вернулась Московская богоборческая власть, сменившая Православного Царя. Отслужил свою роль Петербург! Два века обеспечил он не просто существование Святой Руси под блистательным футляром Империи, но и преуспеяния и расцвета - огромных достижений Православия истинного, неповрежденного! Но рядом возник и созрел целый мiр, не христианский уже по самой природе своей, а только отдельными сторонами своими продолжавший соприкасаться и соседствовать с Церковью. И настал, наконец, момент, когда раскрылась во всей своей неприкрытой мерзостности самая сердцевина процесса этого. И не в том, что она раскрылась, был ужас свершившегося. Другое было страшно - несказанно страшно! Так далеко зашло «отступление» всеобщее, что не увидела Россия знака антихристова, перед ней обнаженно раскрывшегося! Как всегда и везде, сила врага была в слабости его жертвы, в готовности отдаться ему... Свободен лежал путь «человеку беззакония»...

Не вызвал должной реакции образ Зверя!

Вот уже полвека почти прошло от начала революции - ибо ни март, ни февраль, а так называемая первая русская революция открыла победное шествие врага, вынеся из подполья свои знамена, чтобы больше никогда их не сворачивать. Нет основания преуменьшать и недооценивать силы сопротивления и того богатства духовного, тех мужества и жертвенности, которые обнаружены были на всем протяжении борьбы с нею, как в период захвата власти революционными силами, так и после победы их окончательной. Поставим вопрос иначе. Кто из духовных борцов с революцией действительно распознал ее природу истинную, как реализации «отступления» высшей и последней во вселенной силы, охраняющей Православие? Кто понимал роковую двойственность защищавшейся ими Империи, заключавшей в себе не только «Святую Русь», ею хранимую, но и целый комплекс явлений, воплощавших в себе «отступление» от Святой Руси, а потому родственных революции? Кто понимал, что не может уже, в этой стадии борьбы, идти дело о каких-либо вторичных ценностях, как бы кому дороги они ни были, а только на одной должно быть сосредоточено все внимание, на высшей и все определяющей, и что, следовательно, борьба могла идти только за восстановление (или сохранение, пока жива еще была Россия!) Православного Царства, как Третьего Рима? Не затруднится ли каждый из нас, не придет ли даже в известное замешательство, в растерянность, пытаясь дать ответ на так поставленный вопрос? Ведь, в сущности, почти никого не придется назвать, о ком с полной уверенностью можно было бы сказать, что он действительно ТАК понимал свою борьбу с революцией и что именно ТАКОВ был его положительный идеал!

Да и понятно это! Убеждаемся мы, снова и снова - как невероятно трудно возвращаться тем, кто однажды встал на путь отступления!

Мы наблюдаем это на опыте западного мipa. Как трудно католику, как трудно протестанту, действительно, понять Православие - даже такому, который готов принять его: не говорим уже о тех «отступивших», кто хотел бы «понять» Православие, оставаясь в своем «отступлении»! Даже тот, кто самым искренним и горячим образом хочет, побежденный красотой Православия, к нему приобщиться - о чуде преображения духовного должен молиться он, ибо полной переплавке духовной должен подвергнуться «внутренний» его человек! Ведь чтобы, на самом деле, войти в полное обладание Православных духовных богатств, надо ему отказаться от самого своего культурного бытия, как от богатства самоценного, и отвергнуться всего своего «я», вскормленного на этом богатстве! И, чтобы не быть вынужденным отойти, скорбя, от Учителя Благого, так уже и приветствуемого - какую огромную жертву должен принести он! Не меньшую, а большую, чем та, которую не в силах был принести юноша евангельский. А ведь возлюбил Господь этого юношу за искренность его устремления к Нему, а при отходе его и сказал памятные слова о том, как трудно богатому войти в Царствие Божие! Богатство культурное - не могущественней разве оно богатства материального, иногда, во много крат!

Русский культурный человек, не утрачивая своей Веры, в своеобразном двоеверии, ненасытно обогащался всеми богатствами Западного мipa - охватывая его в целом, во всем многонациональном его разнообразии, «всечеловеком» становясь в этом смысле. Легко ли ему признать, что это богатство отчуждило его от истинного Православия? Легко ли ему уразуметь, что прошло время двоеверия и нужно делать выбор: с кем ты? Прост и ясен этот выбор и недвусмыслен. На одной стороне мерзость запустения советская, водворившаяся на месте святе, на другой - самое это святое место, во всей своей святыне подлежащее восстановлению...

Бывала уже Россия в состоянии разгрома и запустения. О, как мизерны были, относительно, те богатства, которыми могли почитать себя обогащенными русские люди, готовые тогда, в те времена, склониться на пути отступления. В те времена одумалась Россия, опамятовалась - и возвратились русские люди в покинутый ими, было. Отчий Дом, вымолив себе своего природного Царя. И триста лет дано было России сиять в мipe в образе Третьего Рима...

Есть ли признаки того, что способны опамятоваться русские люди - сейчас?

Пусть всмотрится каждый в себя самого! Пусть задумается над проблемой отступления и Третьего Рима! Пусть в свете этих размышлений оценит себя как борца с коммунизмом за свою родину! Этим только способом сможет он ответить на поставленный вопрос так, как то достойно православному русскому человеку: ЗА СЕБЯ! А так решив его - если решит он его по православному! - будет искать он тех «других», кто, так же как и он, за себя сделали тот же выбор.

Так, именно так и только так спасалась Русь триста лет с лишним тому назад. Так, только так сможет быть восстановлена ее историческая жизнь и ныне...