Выбрать шрифт:
I.
Перед нами уникальное свидетельство пастыря-исповедника, очевидца и участника российской церковной жизни 1920-х годов. Написано оно по горячим следам сразу после бегства автора в 1930 г. из советского тюремного ада. Здесь не обобщены еще фактические материалы о гонениях на Церковь, мало ссылок на документы, причем все цитаты приводятся по памяти. Нет и подробного историко-канонического анализа тех или иных церковных событий. Для всего этого требовались еще годы трудов. И со временем такая работа была проделана в том числе самим о. Михаилом. Его последующий капитальный труд о Российских Новомучениках вкупе со множеством теоретических и исторических исследований затмил и отставил на задний план переизданную ныне работу, ставшую уже было библиографической редкостью.
Ныне нам остается об этом лишь пожалеть. Ибо в солидных и основательных трудах по церковным проблемам XX века исчезло нечто присущее этой работе. Это не только острота и свежесть восприятия событий глазами очевидца и участника. Основное отличительное достоинство книги - ее, так сказать, нравственная нагруженность. Это не глубокомысленные построения отрешенного ума, а исповедь, написанная кровью сердца человеком, сражающимся в настоящий момент за церковную правду. Здесь нет полноты картины, но есть нечто лучшее и важнейшее - как бы видеозапись нравственного состояния человека, восходящего от полуправды к правде, преодолевающего нравственную расслабленность в себе и ея приражения извне.
Самое ценное в книге - именно эта кардиограмма духа. Но ценна она скорее для тех, кто хотя бы несколько знаком с такою борьбой на собственном опыте. Конечно, в наше время за церковную правду пока не приходится претерпевать таких же физических страданий, что и тогда. Но на физических страданиях автор и не заостряет внимания. Похоже, что он их вообще не замечает. Главная его борьба и его скорбь - духовная. Такое впечатление, что страдания уже почти не имеют никакого влияния на его дух. Но в душевной и духовной области, где и предлежит все еже о Христе тризнище, мы видим для себя и ободрение, и утешение в настоящем, и наставление на будущее.
Оценки автора и его прогнозы в некоторых местах, быть может, не совсем оправдались, но не в них суть дела. Эти пробелы может восполнить исторический опыт. Главное и принципиально важное для нас, его сегодняшних читателей, - это его душевная, можно сказать, аскетическая установка, его нравственная позиция. Впрочем, стоит более конкретно показать как теоретические недостатки работы, так и превосходящую их нравственную высоту. Более того, мы увидим, как первые не принижают, но возвышают вторую.
Истина открывается человеку в борьбе за эту истину, в крестоношении ея ради. Для того чтобы в православной среде было верно понято откровенное учение об исторической динамике, о последних временах мiра, нужно было пострадать Новомученикам. Их страдания, их исторический опыт отлились для нас в богатство разумения. Свои ошибки они оценили, исправили сами, кровью омыли и нам передали именно в таком виде. Глядя на это, мы видим, как дорого стоило то, чему поначалу не придали должного значения.
Речь идет о том, что нам по опыту всего XX века уже довольно ясно: о сути антихристианской власти и ее отношениях с Церковью. Это главный нравственный вопрос, стоявший перед автором книги и вообще перед всем тогдашним православным мiром.
Далеко не сразу и не всем стало очевидно, что революция в России открыла новую эпоху в мiровой истории: пало православное Царство, уничтожился Третий Рим, после которого четвертому уже не быть, быстро начинает воздвигаться антихристов мiровой порядок. В этих условиях у Церкви с властью возникают новые отношения, принципиально враждебные. Никакого сговора или компромисса быть не может. Это и показывает о. Михаил на горьком опыте своем и тех православных, с которыми ему приходилось общаться.
Власть в России перешла не просто к кучке ни во что не верующих уголовников, каковыми для многих виделись большевики. Русские люди в феврале 1917 года в большинстве своем не сумели понять, что на свет выходит из бездны зверь багряный, что свершается апокалипсическое событие. И за это пришлось дорого заплатить. Даже многие из будущих Новомучеников к февральским событиям отнеслись слишком спокойно. И потом им пришлось идти сложным и кровавым путем к правильному пониманию духовной сущности событий, тем путем, фрагмент которого ярко показывает о. Михаил.
Мы смотрим теперь на эти события с семидесятилетнего расстояния, видим бесполезность всяких попыток договора Церкви со властью, и вывод автора нам очевиден. Но мы пишем его чернилами и тростью, а он вместе с другими исповедниками - собственною кровью. И нашим чернилописаниям была бы грош цена, если бы кто-то до нас не выстрадал бы понимания истины, жертвуя за нее жизнью.
Лучшее с нашей стороны почитание памяти Новомучеников - сохранить их мiропонимание, их сердечный настрой, добытый ими для нас столь дорогою ценою.
Теперь вопрос: может ли революционная антихристова власть за двадцать веков добившаяся-таки мiрового господства, исчезнуть сама собою? Более того: попустит ли Бог такой подарок людям, как падение сатанократии, после столь великих грехов и при практически полном отсутствии покаяния и исправления?
Достаточно просто взглянуть на окружающую обстановку, чтобы твердо ответить: во всем мipe и в России в особенности остается власть того же революционного происхождения, той же беззаконной сатанинской природы, что и прежде. Правят те же лица, стоящие в тени, а на сцене политического театра вертятся такие же марионетки, что и прежде, только, пожалуй, более лицемерные. Настоящему Православию такая политическая система противоречит органически.
Очевиден вывод, выстраданный о. Михаилом и его соратниками: с такой властью у Церкви не может быть ни союза, ни сговора. Более того, если такая власть станет по своему почину вдруг поддерживать Церковь разными подачками, то значит, такая Церковь уже не соответствует своему Божественному назначению, данному ей Основателем ея, уже не стоит на сем краеугольном камне.
Сторонясь всякой политической деятельности как заведомо бесполезной в предантихристову эпоху, мы не скрываем и своих политических убеждений. Вслед за о. Михаилом, опасавшимся поначалу обвинения политического, а затем пришедшим к выводу, что другого и быть теперь не может, - и мы не станем бояться ярлыков и огульных обвинений в "фашизме" или "антисемитизме". Не следует даже доказывать обвинителям всю безпочвенность таких нападок - они лучше нас все понимают. Отречься от своих политических убеждений сегодня, значило бы отречься и от Новомучеников, от учения Церкви о православном Царстве и кончине мiра. Это значило бы отречься и от многих душ, приходящих к Церкви и ищущих в ней единственного источника правды среди злого и фальшивого мipa, правды не только о Боге, но и об этом самом окружающем мiре.
Еще один важный урок выстрадал для нас священно-исповедник: не откладывать выработку своего отношения к действительности, не откладывать и своего исповедничества. Настрой на борьбу за правду должен быть с самого начала. Всякое умолчание, тем более хитрость или лукавство, непременно расслабит волю. Это в свою очередь либо сразу приведет к падению, либо серьезно усложнит нравственную задачу. И нам следует готовиться к исповедничеству еще до начала больших искушений.
II.
Думается, эта книга не получила должной оценки даже в Зарубежье по двум причинам. Во-первых, автор почему-то не поставил под сомнение каноничность возглавления Церкви митрополитом Сергием. Во-вторых, он свидетельствует о том, что подавляющее большинство клира, епископата и мiрян приняло курс заместителя патриаршего местоблюстителя и осталось с ним.
Зарубежные церковные авторы не могли с этим согласиться, поскольку на это у них были обоснованные возражения, а кроме того, оба эти довода настойчиво использовала Московская Патриархия, доказывая свою правоту. "Карловчане" же, напротив, эти положения отвергали постоянно, называя поступок митрополита Сергия узурпацией церковной власти и утверждая, что его Декларацию 1927 г. не поддержало большинство церковного народа. Как же можно было сразу дать ход этой книге, с таким свежим свидетельством очевидца! С другой стороны, как нам теперь понять, кто же ближе к истине?
Что касается вопроса о большинстве, то противоречие здесь, видимо, кажущееся. Действительно, большинство церковного народа от епископов до мiрян поняло, что ничего хорошего в Декларации нет и что слишком радостными провозглашенные "общие радости" не будут, что радоваться будет только "заботливая к нуждам верующих" советская власть. Но найти в себе силы при таком правильном понимании на то, чтобы отделиться от неправды церковной, было гораздо сложнее. И тут исповедники - как это можно видеть на основании хотя бы житий Новомучеников того же автора - остались все-таки в меньшинстве. Остальные болезновали сердцем и сочувствовали истине тайно.
Поэтому истинное соотношение между исповедниками и сергианами явно не в пользу первых, да и не могло быть иначе, как бы нам ни хотелось обратного. Так в Церкви бывало всегда: и во времена свв. Афанасия Великого, Максима исповедника, Иосифа Волоцкого. Правильно понимает многое почти весь церковный народ - хранитель предания и благочестия, да только вот подвизаются за благочестие обычно немногие.
Кроме того, Бог промыслительно попускает своим исповедникам не знать друг о друге, не иметь связи и переживать тяжесть одиночества. Семитысячный остаток не так уж мал, хотя он и в меньшинстве всегда, но зато всегда сильно рассеян. Здесь есть какое-то недоведомое нам действие Промысла. Но, признаться, это попущение только усиливает блеск славы победителей, почти каждый из которых оказывается единоборцем.
Следует учитывать и такую общую черту в вопросах численности: в среде простого народа всегда оказывается больше ревнителей, чем в клире, а тем более в епископате. Большая часть мiрян может оказаться на стороне истины, а из епископов - почти никого. И такое нередко бывало в истории Церкви. Думается, не была исключением в этом плане и ситуация 1927 года. Примерно так и можно понять из свидетельства о. Михаила.
Сколь же ужасной неправдой после этого звучат слова нынешних защитников "сергианства", будто бы тяжелые компромиссы вплоть до измены совершались по любви к пастве, из снисхождения к ея немощам. «Нужно, чтобы люди любой ценой могли причащаться!» - вот расхожий тезис нынешних отступников. Однако, в действительности все было иначе. Обычный "сергианский" священник, кроме своего прихода, бьш никому не нужен, сколько бы ни пытался доказать ко всем свою любовь; а того священника, который отойдет от неправды, где бы он только ни появился, на выю припадающе умоляют, чтобы остался или хотя бы приезжал почаще. Так что те, кто лицемерил о любви, о своем желании помочь пастве, фактически лишали людей самого нужного: истины и доброго примера. И сегодня вопрос о том, где же милость и истина встречаются на самом деле, для нас стоит крайне остро. По любви к чужим грешно предавать своих.
Что же касается вопроса о каноничности митрополита Сергия, то позиция автора работы, не разбиравшего каноны, представляется нам нравственно более сильной. Пусть у митрополита Сергия были канонические нарушения и превышение полномочий. Пусть его богословское рассуждение о связи христианина со Вселенскою Церковью через первоиерарха поместной Церкви (из чего следует вывод: кто не сергианин, тот не христианин) сильно отдает папизмом. Все это так. Но все это было бы простительно, если бы он действительно стоял за церковную правду. Мало ли какие каноны формально приходилось нарушать и святым, начиная с Афанасия Великого и Златоуста, когда дело шло об истине! И все канонические нарушения митрополита Сергия ради чрезвычайных обстоятельств, безусловно, простило бы ему церковное сознание, если бы цель нарушений была истинной.
Поэтому и разбирать деяния митрополита Сергия мы должны прежде всего не с канонической стороны. Конечно, каноны в Церкви живут и работают. Конечно, всякое отступление от правды не может быть каноничным. Но порядок осмысления конкретной ситуации всегда должен быть таким же, как и у о. Михаила: не через каноны идти к правде, а наоборот: познав правду живым нравственным чувством, христианскою совестью, лишь отсюда смотреть на каноны. Канонические нарушения могут быть у всех, но есть принципиальные, тяжко греховные, а есть удобопростительные, вынужденные. Строго по инструкции жить невозможно, не удается организовать работу какой-то группы людей, не получается даже использовать какую-либо машину. Тем более нравственный церковный организм не всегда поддается управлению строго по канонам.
Так и, к сожалению, путь канонического спора Русской Зарубежной Церкви с Московской Патриархией едва не завершился в пользу последней, не говоря уже о том, что канонический анализ сам по себе мало кого способен убедить. Есть и живые примеры церковных канонистов, убедительных разоблачителей "сергианства", которые впоследствии переходили в Патриархию и защищали все ее неправды, или же в наше время поддержали суздальский раскол, не обращая внимания на его союз с нынешней властью по сергианскому образцу. Так воистину убивает буква!
И если в 1927 г. главному надсмотрищику над Церковью Тучкову пришлось потрудиться, чтобы найти «вашего, канонически чистого епископа, которого если не примете, пощады не будет», то сейчас таковых полно; гораздо труднее найти действительно верных, которые не дружат с антихристианскими властями, не принимают от них ни подарков, ни заданий, ни образа мыслей. Все-таки: не Церковь для канонов, а каноны для Церкви. И если архиереи "канонически-чисто" навязывают нам какую-то явную неправду (например, призывают голосовать за нынешний продажный антирусский режим), то бежать от них следует по слову Златоуста, даже если бы это были ангелы с неба.
Остается подивиться и взять за образец нравственную позицию о. Михаила: да, я буду за правду, даже против большинства и против сухих канонистов. Ведь кто приносит неправду, тот уже по этой причине лишается пред Богом права ссылаться на каноны, тем более использовать их для разрушения Церкви.
III.
Жизнь показала нравственную правоту российских исповедников. Пусть в 1927 г. кто-то имел честное каноническое извинение в своей поддержке митрополита Сергия, а кто-то не смог ему противостоять. Мы не имеем права судить тех людей, не перенеся их испытаний. Но самое главное - на этом первом грехе дело не остановилось, да и могло ли остановиться? Последовало создание новой, хотя по внешности вроде бы такой же Церкви, - именно так, не больше и не меньше. И как Церковь истинная стоит на Петровом исповедании Иисуса Христом (Мф. 16, 16-18), так получилось и здесь с точностью до наоборот. Сказал некто большевикам: благодарю за внимание к нуждам верующих, - и услышал в ответ: блажен ты, Сергий, ибо воистину не плоть и кровь, но сам отец наш открыл тебе это. И на сем песке исповедания твоего воздвигнет он церковь свою и врата райские не отверзнутся ей. И даст тебе ключи преисподней, и всех, кого свяжешь соучастием в своих делах на земле, будут связаны и во аде...
Мы видим только теперь эту новую Церковь в стадии достройки. Экуменизм, папизм, общение с темной духовностью, все разрастающееся дружество с беззаконными властителями, постоянная торговля всякою святынею - грехи в ее структурах ныне уже совершенно добровольные, в отличие от "первородного" сергианства; наконец, удручающее нравственное состояние епископата и духовенства - все это последствия принятия первой неправды. Не случайно эта первая неправда ныне ходит в нимбе, а исповедники вроде о. Михаила до сих пор состоят под анафемой Патриархии.
Лишь теперь, в 1990-х годах, мы понимаем весь ужас того, что свершилось в двадцатые годы. Отец Михаил, заметим, не бросил камень в блудницу и другим не позволил, ожидая ее покаяния и призывая к нему. Но как сказано в Откровении: «Я дал ей время покаяться в любодеянии ея, но она не покаялась» (2, 21). И та великая скорбь, скорее всего вечная, которая обещана в следующем стихе, - чьим ходатайством может быть теперь отклонена?..
Митрополита Сергия и всех иже с ним можно понять и даже нельзя осудить. Они были в пленении и в рабстве. Но те, кто ныне канонизирует их грехи, вместо того, чтобы удаляться от них и молиться об оставлении этих грехов почившим, - те совсем в ином положении: не в рабстве, а на свободе, не в слабости, а в силе, не в нищете, а в роскоши, не в презрении, а в почитании, не в бесправии, а под крепкой поддержкой хозяев мiра, не в безгласии, а с возможностью проповеди на всю страну и дальше. Все основания для сочувствия и сострадания удаляются сами собою.
И тем не менее мы не спешим бросать камни, не спешим объявить приговор безблагодатности, боимся похулить то Божие, что еще сохранилось у "блудницы", хотя бы в поруганном виде. И здесь для нас также служит примером наставление о. Михаила.
Живая вера, упование на Бога, любовь к правде даруют человеку и живое непосредственное водительство Божие. Неужели не видно этого водительства в самой судьбе о. Михаила, бежавшего через всю страну и чудом сохраненного от тысяч смертей? Это никоим образом не бегство малодушного. Это великое промышление Божие, судившее такому человеку составить жития тех святых, которых он был достоин, и которых не был достоин весь мip.
Читая, мы не сомневаемся, что спасал он именно душу свою, стократно рискуя для нее жизнью, и Господь не посрамил упования угодника Своего. Его книга есть практическое руководство всем желающим и ныне устоять в церковной правде. Оно так же важно для нас, как "Лествица" для молодого послушника, как "Известие учительное" для ставленника во священство. Это целая школа искренности, мужества, твердой и твердеющей живой веры, отвращения от лжи и греха, постоянного нравственного восхождения через крест к правде и вечной жизни.