Выбрать шрифт:
Незадолго до Октября Ленин сочинил план будущего коммунистического государства и изложил его в работе "Государство и революция". В этом государстве не должно быть армии и полиции, а функции управления будут столь простыми, что их сможет выполнять любая кухарка. Однако на переходный период в еще несознательном обществе для его перевоспитания необходимо создать структуры принуждения – «диктатуру пролетариата». «Подчиняться надо вооруженному авангарду... – пролетариату», до тех пор, пока люди не «привыкнут к соблюдению элементарных условий общественности без насилия и подчинения»[37].
Нравственную суть своей диктатуры Ленин формулировал давно и неоднократно: «Научное понятие диктатуры означает не что иное, как ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»[38].
Сразу после захвата власти "диктатура пролетариата" начинает обретать свои инструменты. 27 октября/9 ноября 1917 года выходит Декрет о печати, на основании которого стали закрывать оппозиционные издания. 7/20 декабря создается Всероссийская чрезвычайная комиссия (ВЧК)* по борьбе с контрреволюцией и саботажем под руководством Ф.Э. Дзержинского (воспитанный в ненависти к России, он в юности мечтал иметь шапку-невидимку для расправы с русскими[39] – и, наконец, получил ее). Один из главных чекистов М.И. Лацис (Судрабс) определяет ЧК как «орган... пользующийся в своей борьбе приемами и следственных комиссий, и судов, и трибуналов, и военных сил»[40].
В атмосфере безвластия эти меры (при поддержке войск из немецких и австро-венгерских военнопленных) и обезпечили "триумфальное шествие советской власти". Отсутствие сопротивления объяснялось тем, что народ не видел трагедии в падении надоевшего Керенского. Поэтому не удались и его попытка вернуть власть с помощью генерала П.Н. Краснова, и сопротивление юнкеров и офицеров в Петрограде, Москве и других городах. Большинство противников большевизма возлагали надежды на выборы в Учредительное собрание, в котором, повторим, некоторым виделось нечто вроде Земского Собора. (Лишь казачьи области отказались признать советское правительство и стали плацдармами для создания белых формирований.) Прочной власти у большевиков не было – и это также заставило их поддержать лозунг Учредительного собрания. Они надеялись получить в нем такое же преимущество, как в Советах.
На выборах в Учредительное собрание проголосовала лишь половина населения; разгромленные еще в марте правые партии в них участвовать не могли. Однако итоги выборов разочаровали большевиков: им досталось 23,9 % голосов, тогда как эсеры получили 40 %, меньшевики 2,3 %, кадеты 4,7 %, другие "буржуазные" партии 29,1 %; председателем Учредительного собрания стал эсер В. Чернов. Решение Ленин принял большевицкое: 5 января 1918 года Собрание было созвано с единственной целью – чтобы после первого же заседания утром 6 января быть разогнанным знаменитой фразой матроса Железняка: «Караул устал»...
Таким образом, в этот день прекратила существование даже последняя февралистская псевдолегальность, уступив место откровенно нелегитимной революционной власти. А название "советская власть" (по своей форме неидеологическое) стало ширмой для власти коммунистической партии, не терпевшей никакой иной идеологии.
В Петрограде и Москве состоялись демонстрации в поддержку Учредительного собрания, в которых участвовали рабочие многих заводов. Они были расстреляны Красной гвардией. «Сколько бы ни лгала "Правда", она не скроет этого позорного факта»[41], – писал тогда М. Горький.
После разгона Учредительного собрания руки у Ленина были полностью развязаны. Декретом 21 февраля 1918 года ВЧК получила право смертной казни – «право непосредственной расправы с активными контрреволюционерами», к числу которых отнесли также «спекулянтов, громил, хулиганов»[42], – то есть расстрелять можно было кого угодно. Так началось практическое осуществление идей марксистского "Манифеста коммунистической партии". Соответственно, в марте 1918 года на VII съезде партия переименовывается в Российскую коммунистическую партию (большевиков). Но чем больше компартия внедряла в жизнь свои идеи, тем большее сопротивление народа они вызывали.
Сопротивление рабочих.
Первым не проявил должной "сознательности" самый "передовой" класс. В ноябре 1917 года был принят декрет о рабочем контроле над производством, названный "красногвардейской атакой на капитал". Все заводы, фабрики, мастерские, ателье, пекарни и прочие средства производства были конфискованы. Но, помимо контроля и атаки, были нужны деньги для оплаты сырья, энергии, транспорта, да и для зарплаты самим рабочим. Однако банковская система рухнула и все вклады населения и предприятий в банках и сберкассах были потеряны (а золото и драгоценности конфискованы новой властью для своих нужд). Заводы и фабрики остановились, цены на товары взлетели, зарплата не выплачивалась, да и деньги обезценились...
26 марта 1918 года Чрезвычайное собрание уполномоченных фабрик и заводов в Петрограде заявляет: «Мы, петроградские рабочие, в большинстве своем приняли этот [Октябрьский] переворот, совершенный от нашего имени и без нашего участия... Но прошло уже четыре месяца, и мы видим нашу веру жестоко посрамленной, наши надежды грубо растоптанными... Новая власть называет себя советской и рабочей, крестьянской. А на деле важнейшие вопросы государственной жизни решаются помимо Советов...»[43].
Это движение рабочих-уполномоченных распространилось на другие города. 20–21 июля 1918 года был созван Всероссийский съезд, принявший резолюцию: «Должны быть прекращены опыты социализации и национализации фабрик и заводов»... Пролетариат «может и должен сообразовывать свою деятельность с усилиями других прогрессивных классов, заинтересованных в развитии производительных сил... Основная политическая задача рабочего класса ныне – борьба за низвержение Советской власти и восстановление демократического строя»[44] (курсив наш). Делегаты были тут же арестованы латышскими стрелками.
Интеллигенция тоже потрясена тем, что ее мечты о "счастливом будущем" приняли такой оборот. В 1918 году в Москве, Петербурге и других городах бастуют служащие, врачи, Всероссийский союз инженеров. Не работают транспорт, электростанции, учебные заведения.
Тогда большевики решают перейти от неудавшегося "контроля над производством" к всеобщему принудительному труду. Начинается "военный коммунизм", который, конечно, был не в силах восстановить экономику. Объем промышленного производства неуклонно снижался, составив в 1920 году лишь 4–20 % от уровня 1913 года[45] (или соответственно 3,3–16,5 % от уровня 1916 года). Ленин признавал: «Эти три с половиной года... означали собой для рабочего класса, для пролетариата, такие бедствия, такие лишения, такие жертвы, такое обострение всяческих нужд, как никогда в мiре»[46].
Кое-где рабочие поднимают восстания. Так, в августе 1918 года в Ижевске и Воткинске рабочие свергают власть местного Совета и создают Ижевскую народную армию численностью около 70 000 человек. Сто дней они ведут бои против Красной армии, но вынуждены отступить вместе с семьями на восток. (Они присоединятся к Белой армии Колчака и станут в ней одними из храбрейших частей.)
Сопротивление крестьян.
И другой "трудовой класс", крестьянство, не проявил "сознательности". Причин этому было еще больше. Во-первых, передел помещичьей, государственной и церковной земли дал не более четверти десятины на человека. Цифра в 150 млн. десятин, якобы переданных тогда крестьянству, означает, что тогда в стране всего имелось столько пахотной земли. Во-вторых, Декретом о земле вся она была объявлена государственной, крестьяне получили ее как пользователи. Распоряжаться же ею стали Советы.
К тому же развал промышленности обернулся нехваткой товаров. Не получая за свои продукты ничего взамен, крестьяне перестали их везти в город, где стал ощущаться голод. Так к "контрреволюции" интеллигенции и рабочих добавилась "контрреволюция" крестьян. Против нее уже в ноябре 1917 года открывается "хлебный фронт": для конфискации зерна создаются вооруженные отряды, объединенные в 1918 году в Продовольственно-реквизиционную армию: «К лету 1918... формирование продотрядов и посылки их в деревню приобрели массовый характер... Численность Продармии в ноябре 1918 достигла 42 тысяч»[47].
Была введена продразверстка – принудительная сдача "излишков продовольствия"; частная торговля объявлена преступлением и каралась расстрелом. «Всюду стояли заставы, чтобы никто не мог ни пройти, ни проехать с какими-либо продуктами, – все были посажены на паек»[48], – писал Бонч-Бруевич.
Ленин дает стратегическое указание: «Задачей борьбы с голодом является не только выкачивание хлеба из хлебородных местностей, но ссыпка и сбор в государственные запасы всех до конца излишков хлеба, а равно и всяких продовольственных продуктов вообще. Не добившись этого, нельзя обезпечить решительно никаких социалистических преобразований». «Потому что, распределив его правильно, мы будем господствовать над всеми областями труда»[49] (курсив наш) – вот главная цель.
Продотрядам дали право на конфискацию имущества, взятие в заложники родственников, расстрел сопротивляющихся. Ленин понукает уполномоченного Наркомпрода Пайкеса в Саратове: «Расстреливать заговорщиков и колеблющихся, никого не спрашивая и не допуская идиотской волокиты»[50]. Так же приказывает председателю Пензенского губкома Минкину: «1) Повесить (непременно повесить, дабы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. 2) Опубликовать их имена. 3) Отнять у них весь хлеб. 4) Назначить заложников... Телеграфируйте получение и исполнение»[51].
В помощь продотрядам в июне 1918 года на селе создаются Комитеты бедноты. Часть конфискуемого продовольствия они имели право оставлять себе в виде вознаграждения. Так бедняки (нередко – нерадивые работники) получили право грабежа и власть над теми, кто надеялся обезпечить себе зажиточную жизнь многолетним трудом.
Вдобавок, центральная власть, обещавшая мир, стала требовать от крестьян стать солдатами в другой войне – ширившейся гражданской, "для защиты завоеваний революции". Однако в такой революции, небывало ухудшившей их жизнь, крестьяне совсем не нуждались.
После введения продразверстки, по данным ВЧК, в 1918 году «только по 20 губерниям Центральной России было зарегистрировано 245 крупных контрреволюционных выступлений»[52]. В апреле 1918 года восстает весь Дон. В начале 1919 года – Поволжье. В марте 1919 года бригада Красной армии отказывается подавлять крестьянское восстание в Полесье, переходит на сторону восставших и захватывает Гомель и Речицу. В начале 1921 года крестьянские повстанцы в Сибири занимают Тобольск, Кокчетав, большую часть Тюменской, Омской, Челябинской губерний, осаждают Ишим, Курган[53]. Наиболее продолжительным было восстание в 1920–1921 годах на Тамбовщине под руководством Антонова, он создал три армии численностью более 50 тысяч человек.
Советский историк пишет: «С уверенностью можно сказать, что не было не только ни одной губернии, но и ни одного уезда, где бы не происходили выступления кулаков, богатых крестьян и середняков»[54].
Очень часто требования восставших под влиянием эсеров, выражались в лозунге: "За Советы без большевиков!" Однако это не следует понимать как приятие крестьянами социализма. Под Советами они понимали выборные органы власти наподобие прежних общин и земств. Идеология большинства восстаний, как подчеркивает их исследователь М. Бернштам, была «глубоко консервативной и религиозной... против всей левой демократии, против всего 1917 года, начиная с февраля»[55]. Немалую роль в этих восстаниях играли преследования Церкви большевиками (о чем скажем далее).
Подавлением восстаний руководят все знаменитые советские полководцы: Тухачевский, Фрунзе, Буденный, Якир и другие – с опорой на карательные части интернационалистов (им не было жалко русского народа). Наиболее эффективным средством подавления было взятие заложников – мирных селян. При нападениях повстанцев заложников расстреливали. Против "антоновщины" Тухачевский применяет самолеты и химическое оружие: «Леса, где прячутся бандиты, очистить ядовитыми газами, точно рассчитывать, чтобы облако удушливых газов распространялось по всему лесу, уничтожая все, что в нем пряталось»[56].
Эти непрерывные восстания вспыхивали стихийно в разное время. Они не имели ни достаточного вооружения, ни общего руководства, ни общегосударственной цели, ограничиваясь захватами местной власти. В этом была главная причина их поражения. Но это была настоящая внутренняя война, шедшая одновременно с борьбой Белых армий на окраинах страны. Люди были доведены до отчаяния, что, например, большевицкие документы описывают так: «Крестьяне озверели, с вилами, с кольями и ружьями в одиночку и толпами лезут на пулеметы, несмотря на груды трупов, и их ярость не поддается описанию»[57].
Следует также подчеркнуть, что в восстаниях участвовало 25 % крестьян, а активными проводниками коммунистической политики на селе (члены партии и сочувствующие) были лишь около полумиллиона человек – 0,8 % населения [58]. Но эти 0,8 % были с газами и пулеметами.
Тоталитарный строй и концлагеря.
Как видим, уже в первые годы советской власти проявились все черты тоталитарного репрессивного государства, в создании которого потом Хрущев, демократы-шестидесятники и советологи-меньшевики будут обвинять Сталина, "исказившего дело Ленина".
Зиновьев заявил на VII Петроградской партийной конференции в сентябре 1918 года: «Мы должны увлечь за собой 90 миллионов из ста населяющих Советскую Россию. С остальными нельзя говорить – их надо уничтожить»[59]. Эта десятая часть населения, обрекаемая на уничтожение, значительно превышала численность "эксплуататорского" класса (владельцы предприятий, земли, капитала), который был отсечен сразу: либо ликвидирован, либо бежал в эмиграцию. Речь шла о наиболее непокорной части народа, чьи жертвы за время коммунистического правления намного превысили десятую его часть.
Первая советская конституция, принятая в июле 1918 года, лишила политических прав «нетрудящиеся классы и политические группы». В их число были включены духовенство и все лица, «прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли» (а ведь только крестьян, нанимающих хотя бы одного работника в уборочную страду, было около 5 миллионов). Лишение прав распространялось на всех членов семьи и означало также лишение продовольственных пайков и права на образование.
Таким образом конституция отменила само понятие личной вины человека, утверждая вину классовую и даже сословную. Врагами объявили всех, кто верно служил прежней законной власти, добросовестно трудился и разбогател при "старом режиме", кто имел несчастье родиться в "нетрудящейся" семье...
Особый размах репрессии приняли после того, как 30 августа 1918 года в Петрограде эсером Канегиссером был убит председатель петроградской ЧК Урицкий, а в Москве в тот же день ранен Ленин. Как бы в ответ 5 сентября СНК издает декрет о "красном терроре".
Соответственно член коллегии ВЧК Лацис дал печатное указание в чекистском еженедельнике "Красный террор": «Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Совета оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова профессия. Эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом – смысл и суть красного террора»[60].
Вводится система заложников из гражданского населения (буржуазии), расстреливаемых после каждого убийства большевика. Это становится и обычным методом управления: 15 февраля 1919 года Совет обороны приказывает «взять заложников из крестьян с тем, что если расчистка снега не будет произведена, они будут расстреляны»[61]...
Все шире используется еще одно новшество большевиков: концлагеря. На фоне террора сначала оно выглядит мягким, ибо Ленин применяет его к "сомнительным": «Провести безпощадный массовый террор против кулаков, попов и белогвардейцев; сомнительных запереть в концентрационный лагерь вне города»[62]. Затем декрет о "красном терроре" узаконивает этот вид репрессий по огульному "классовому" признаку: «Необходимо обезопасить Советскую Республику от классовых врагов путем изолирования их в концентрационных лагерях»[63]. Часто под лагеря отводили монастыри. Самым страшным стал Соловецкий концлагерь, где были замучены десятки архиереев.
Даже после практически выигранной гражданской войны в мае 1922 года Ленин требует от наркома юстиции: «Тов. Курский! По-моему, надо расширить применение расстрела...» (в предоставленном ему проекте кодекса вождь собственноручно добавляет шесть расстрельных статей). Он требует узаконить террор «принципиально, ясно, без фальши и без прикрас. Формулировать надо как можно шире, ибо только революционное правосознание и революционная совесть поставят условия применения на деле, более или менее широкого»[64].
Антирусская национальная политика.
Наглядной иллюстрацией национальной политики компартии может служить то, что своим гимном она избрала "Интернационал", сделав его в 1918 году по предложению историка-русофоба М.Н. Покровского также и гимном Советской России, затем СССР.
Мы уже показали, что ранее ставка на национальные сепаратизмы большевикам была нужна для сокрушения православной Империи и для захвата власти в образовавшемся хаосе. Но и придя к власти, они вплоть до конца 1920-х годов продолжили поощрение национализмов – это было необходимо для сокрушения продолжавшегося сопротивления "реакционного русского народа".
Так, Декларация прав народов России от 2 ноября 1917 года провозглашает суверенитет всех народов Империи и их право на образование национальных государств. В условиях хаоса начинается парад суверенитетов под руководством местных социалистических вождей: от Финляндии (6 декабря 1917 года) и Украины (11 января 1918 года) – до башкир и казахо-киргизов. Впрочем, причины объявления независимости были разные, совсем не антирусские.
Например, в Закавказье в апреле 1918 года Турция поставила ультиматум: или независимость – или турецкая оккупация. Как говорил представитель Грузии: «Перед народами Закавказья создалось такое трагическое положение: или объявить Закавказье в настоящее время нераздельной частью России и, таким образом, повторить все ужасы гражданской войны России и здесь и затем сделаться ареной иноземного нашествия, – в данном случае турецкого, – или же провозгласить свою независимость и собственными силами защищать физическое существование целого края»[65]. Оказавшиеся в сходном положении грузины, армяне и азербайджанцы (точнее их социалистические лидеры) объявили о создании независимой Закавказской Федерации.
Еще более показательно провозглашение независимости самой древней части русской земли – Украины. Там после сокрушения монархии тоже образовалось социалистическо-масонское "временное правительство" – Центральная Рада, поддержавшая Временное правительство в Петрограде. Вначале она хотела лишь автономию в составе России, подтвержденную Всероссийским учредительным собранием (границы предполагалось уточнить «в соглашении с организованной волею народов»). Но через пять дней после утверждения Совнаркомом Декларации прав народов России, Рада объявила о создании украинского государства – хотя все еще в составе России. И лишь 11 января 1918 года, после разгона большевиками Учредительного собрания, Рада провозгласила независимость Украины.
Но нельзя забывать, что Рада была образована масонскими политиками, а не выборами. На единственных тогда выборах (в городское самоуправление) сепаратисты потерпели поражение во всех крупных городах. Один из идеологов Рады В.К. Винниченко признал «тяжелым и страшным» то, что малороссы не только не хотели независимости, но «высмеивали и все украинское: язык, песню, школу, газету, украинскую книжку... это были не отдельные сценки, а всеобщее явление с одного края Украины до другого»[66]...
Немцы, оккупировавшие Украину по соглашению с Центральной Радой и насаждавшие "самостийность", называли ее «искусственным государством», «народ которого не хочет отделяться от России», и признавали, как советник немецкого посольства в Москве Рицлер (04.06.1918): «Любая идея независимости Украины сейчас выглядела бы фантазией, несмотря ни на что, живучесть единой русской души огромна». И посол Мирбах писал (25.06.1918), что «постоянное отделение Украины от остальной части России должно быть признано невозможным»[67]. В переписке между собой немецкие дипломаты и канцлер считали украинцев русскими.
Это понимал и гетман П.П. Скоропадский, правительство которого пришло на смену Раде и продержалось с апреля по ноябрь 1918 года. Он самостийником не был, поэтому немцы, уходя с Украины, отдали власть социалистам – Директории во главе с тем же Винниченко и Петлюрой.
Фронт сопротивления тогда проходил не между "украинцами" и "великороссами", а внутри тех и других: сначала между большевиками и прочими социалистами, затем между красными и белыми. Украина была завоевана большевиками не столько военной силой, сколько пропагандой в опоре на нерусские кадры. Более всего противостояли большевикам на Украине русские офицеры (совместно малороссы и великороссы).
Именно потому, что причин для отделения у большинства народов Империи не было, большевикам удалось позже собрать их в свой СССР. Однако до 1939 года в результате договоров, заключенных в годы гражданской войны, около 8 млн. постоянного русского населения оказалось в составе других государств. Согласно переписям 1920-х годов, русскими записались в Польше 5 млн. 250 тыс. (малороссийские и белорусские земли), в Румынии (Бессарабия) – 742 тыс., в Латвии (Латгалия и др.) – 231 тыс., в Эстонии – 91 тыс., в Литве – 55 тыс. человек[68]... (Получателей этих территориальных "подарков" не остановило то, что их партнер, большевицкая власть – была нелегитимна. Они будут возмущаться лишь "нелегитимным" большевицким вторжением два десятка лет спустя...)
Нарком иностранных дел Г.В. Чичерин разъяснял: «Мы отдали Эстонии чисто русский кусочек, мы отдали Финляндии – Печенгу, где население этого упорно не хотело, мы не спрашивали Латгалию при передаче ее Латвии, мы отдали чисто белорусские местности Польше. Это все связано с тем, что при нынешнем общем положении, при борьбе Советской Республики с капиталистическим окружением верховным принципом является самосохранение Советской республики как цитадели революции... Мы руководствуемся не национализмом, но интересами мiровой революции»[69].
И Ленин писал: «Мы сделали ряд территориальных уступок... которые не вполне соответствовали строгому соблюдению принципа самоопределения наций... Мы делом доказали, что вопрос о границах для нас второстепенный»[70].
В письмах-приказах Ленина используются выражения «русские дураки», «полуварвары русские»[71] и т.п. В положительном значении слово "русский" вплоть до конца 1930-х годов оказалось под запретом в государственной жизни. Заместитель наркома просвещения М.Н. Покровский, сформировавший советскую историографию до начала 1930-х годов (он был также главой Коммунистической академии, Института истории, Института красной профессуры), заявил, что «"русская история" есть контрреволюционный термин, одного издания с трехцветным флагом и "единой и неделимой"»[72]. Сотнями переименовывались русские названия на карте, даже города, основанные русскими: Верхнеудинск – в Улан-Удэ, Белоцарск – в Кизил, Верный – в Алма-Ату, Усть-Сысольск – в Сыктывкар, Обдорск – в Салехард, Царевококшайск в Йошкар-Олу, Петровск-Порт – в Махачкалу ("Махач" – кличка местного красного партизана). Велась борьба даже с русской классической литературой: в марте 1921 года (начало нэпа!) были упразднены историко-филологические факультеты в вузах, началось изъятие из библиотек книг Достоевского и других "черносотенных" писателей...
В 1922 году решили перевести письменности нерусских народов СССР с кириллицы на латиницу, наподобие масонской реформы Кемаля Ататюрка в Турции: сочли, что латинский алфавит – прогрессивная основа будущего всемiрного коммунистического общения. Был создан Всесоюзный центральный комитет нового алфавита. К началу 1930-х годов на латиницу были переведены языки 17 мусульманских народов, к 1936 году – уже 68 самых разных национальностей. В 1930 году по инициативе Луначарского стали рассматривать возможность перевода на латиницу и русского языка, объявив русский алфавит «идеологически чуждой социалистическому строительству формой графики», «пережитком классовой графики... самодержавного гнета, миссионерской пропаганды, великорусского национал-шовинизма и насильственной русификации». Переход на латиницу был подготовительной частью более грандиозного плана заменить в будущем все языки, включая русский, «всемiрным коммунистическим языком» эсперанто[73].
Эта борьба большевиков с русским народом сочеталась с образованием национальных республик в составе СССР, которым щедро прирезывали русские земли – даже по линейке (см. границы государства "Казахстан"). Насаждались местные языки с вытеснением русского.
На Украине, где русский язык был таким же родным и понятным (литературным и государственным), как и малороссийский (местно-бытовой, возникший из смеси с польским), Ленин в 1919 году предписывает: «Немедленно же должны быть приняты меры, чтобы... все служащие умели объясняться на украинском языке»[74]. В 1920 году он телеграфирует Сталину в Харьков: «Необходимо завести переводчиков во всех штабах и военных учреждениях, обязав безусловно всех принимать заявления и бумаги на украинском языке»[75]. Эта украинизация малороссов вопреки их воле потребовала огромных усилий и затрат на перевод всей документации на украинский язык (с созданием массы слов, которых в украинском не было), ввели обязательное изучение этого языка в школе, перевели на него средства информации. Несогласных обвиняли в "великорусском шовинизме", что влекло за собой карательные меры.
Особенно активно эта политика проводилась во всех республиках в связи с созданием СССР, когда Ленин заявил: «Великорусскому шовинизму объявляю бой не на жизнь, а на смерть»[76] и 31 декабря 1922 года распорядился:
«Надо ввести строжайшие правила относительно употребления национального языка в инонациональных республиках, входящих в наш союз, и проверить эти правила особенно тщательно. Нет сомнения, что под предлогом единства железнодорожной службы, под предлогом единства фискального и т.п. у нас, при современном нашем аппарате, будет проникать масса злоупотреблений истинно русского свойства. Для борьбы с этими злоупотреблениями необходима особая изобретательность, не говоря уже об особой искренности тех, которые за такую работу возьмутся. Тут потребуется детальный кодекс, который могут составить сколько-нибудь успешно только националы, живущие в данной республике»[77] (курсив наш).
При переписи населения 1926 года было предписано уточнять у называющих себя русскими, не являются ли они украинцами или белорусами. С 1925 года главой Украины был назначен Каганович, который распорядился об обязательном изучении всеми служащими украинского языка и ведении на нем документации; это было одобрено Сталиным. Украинизация и белорусизация поощрялись им, пока были нужны для борьбы с "великорусским самодержавным наследием", но когда на этой почве в местном руководстве стали развиваться сепаратистские тенденции, они были тем же Сталиным примерно с 1929 года подавлены.
Главными же проводниками этой антирусской политики, наиболее "изобретательными и искренними" (как того хотел Ленин), стали даже не местные "националы", а местечковые евреи, вырвавшиеся из черты оседлости на государственный простор и мстившие "русскому черносотенству". В частности, «украинскими шовинистами-самостийниками являются евреи, имеющие там огромное значение»[78], – отмечал В.И. Вернадский.
Евреи у власти
Обширные перечни евреев в структурах власти приводит А.И. Солженицын на основании еврейских источников, на которые можно положиться[79]. Однако дело было даже не в количестве евреев, а в том, сколь важные рычаги оказались в их руках с возможностью распоряжаться жизнью и смертью всего народа. Троцкий – нарком иностранных дел, нарком по военным делам и создатель Красной армии, глава Комиссии по конфискации церковных ценностей, председатель Реввоенсовета республики, имевший чистые бланки с подписью Ленина, заранее одобрявшего все возможные решения Троцкого[80]. Свердлов был главою ВЦИК: «Та работа, которую он делал один в области организации, выбора людей, назначения их на ответственные посты... будет теперь под силу нам лишь в том случае, если на каждую из крупных отраслей, которыми единолично ведал тов. Свердлов, вы выдвинете целые группы людей...»[81], – писал Ленин. Далее безспорными лидерами шли Радомысльский-Зиновьев (глава Петроградского Совета и Исполкома Коминтерна, в период болезни Ленина возглавлял правительство), Розенфельд-Каменев (глава Московского Совета, председатель Совета труда и обороны, еще при Ленине председательствовал на заседаниях Политбюро).
Несомненна и общая картина, обрисованная еврейскими публицистами в сборнике "Россия и евреи". Под свежими впечатлениями революции они горько констатировали:
«В этой смуте евреи принимают деятельнейшее участие в качестве большевиков, в качестве меньшевиков, в качестве автономистов, во всех качествах, а все еврейство в целом, поскольку оно революции не делает, на нее уповает и настолько себя с ней отождествляет, что еврея – противника революции всегда готово объявить врагом народа»[82] (И.М. Бикерман).
Поэтому после революции евреи «заняли различные государственные высоты – пропорционально не их значению в России, а их участию в социалистических организациях. Но далее, заняв эти места... они уже чисто бытовым образом потащили за собой своих родных, знакомых, друзей детства, подруг молодости». Этот фактор «чрезвычайно умножил число евреев в советском аппарате. Но этого мало, – большевистский строй, опрокинувший социальную пирамиду, давший господство социально – низам, морально – отбросам, культурно – невежественным, неизбежно и в еврействе вытянул на поверхность соответствующие же элементы, открыв свободный путь наглости, проворству, всяческому отщепенству... и ясно, что и среди евреев легко отыскались таковые для разрушения учреждений и ценностей, родства с которыми у них к тому же и вообще не было, или было лишь слабое»[83] (Г.А. Ландау).
«Теперь еврей – во всех углах и на всех ступенях власти. Русский человек видит его и во главе первопрестольной Москвы, и во главе Невской столицы, и во главе красной армии, совершеннейшего механизма самоистребления. Он видит, что проспект Св. Владимiра [точнее Владимiрский – М.Н.] носит теперь славное имя Нахимсона, исторический Литейный проспект переименован в проспект Володарского, а Павловск в Слуцк. Русский человек видит теперь еврея и судьей и палачом...»[84] (И.М. Бикерман).
На службу к большевикам пошло немало евреев из эсеров, меньшевиков и даже из Бунда. Для привлечения сионистов (которых к моменту Октябрьского переворота насчитывалось в России столько же, сколько и большевиков: 300 тысяч[85]), был создан Еврейский Комиссариат. Его глава С. Диманштейн передавал такую благодарность Ленина евреям: они «сорвали тот генеральный саботаж, с которым мы встретились сразу после Октябрьской революции и который был нам крайне опасен. Еврейские элементы, хотя далеко и не все, саботировали этот саботаж и этим выручили революцию в трудный момент»[86].
Ленин отмечал, что «евреи составляли особенно высокий процент (по сравнению с общей численностью еврейского населения) вождей революционного движения. И теперь евреи имеют, кстати сказать, ту заслугу, что они дают относительно высокий процент представителей интернационалистского течения по сравнению с другими народами»[87]. (Ленин и сам имел еврейское происхождение по линии матери Бланк, о чем сестра Ленина Анна писала в 1932 году Сталину: «У нас ведь не может быть никакой причины скрывать этот факт, а он является лишним подтверждением данных об исключительных способностях семитского племени... Ильич высоко ставил всегда евреев»[88]. Не только его ближайшие соратники, но даже начальник его охраны и шофер были евреями.)
Почти все эти евреи прибыли в столицы и крупные города из прежней черты оседлости и заселили дома и квартиры изгнанных или убитых прежних владельцев. В 1920-е годы планировалось также создание Еврейской республики в Крыму на землях подлежащего выселению местного населения при финансировании этого проекта еврейскими организациями из США. С этой целью Феликс Варбург создал сельскохозяйственную корпорацию "Джойнт" и в 1927 году посетил 40 еврейских поселений в СССР[89]. Но даже на плодороднейших землях юга евреи заниматься земледелием в который уже раз не пожелали[90].
Солженицын приводит много фактов и свидетельств из еврейских источников, что соответственно своим обычным занятиям и интересам, более всего евреи после революции заполнили продовольственные службы (тогда очень важные для выживания), торгово-экономические, средства информации, кино, науку, дипломатические (включая зарубежные представительства).
Антиеврейские настроения усиливались и тем, что с объявлением нэпа евреи составили большинство "новой буржуазии": «В торговом бизнесе Москвы им принадлежало 75,4 % всех аптек, 54,6 % парфюмерных магазинов, 48,6 % магазинов тканей, 39,4 % галантерейных магазинов. Из 2469 крупных столичных нэпманов 810 были евреями. В западных районах страны доля евреев-предпринимателей в частной торговле была еще более значительной: на Украине – 66 %, в Белоруссии – 90 %... Негативную общественную реакцию провоцировал и сравнительно высокий уровень представительства евреев в высших учебных заведениях. В РСФСР на начало 1927 года доля студентов-евреев в педагогических вузах составляла 11,3 %, в технических – 14,7 %, художественных – 21,3 %»[91].
Но особенно много евреев оказалось в числе политкомиссаров и чекистов. Так, из четырех заместителей главы ГПУ Дзержинского трое были евреи: Ягода, Герсон, Луцкий; да и сам Дзержинский на поляка явно не похож*. В Киевском ЧК евреи составляли 75 %, включая всю верхушку. Даже в современном еврейском исследовании читаем, что тогда доля нерусских «на ответственных должностях в [карательном] аппарате достигала 70 %»[92]. Многие плохо говорили на русском языке, а рядовые палачи порою не понимали его. Причем их жестокость по отношению к русским, вероятно, в немалой мере объясняется предписаниями кодекса "Шулхан арух" по отношению к христианам.
Мстительное презрение к русским отразилось тогда даже в литературе, например, в рассказах И. Бабеля, который в дневнике записал: «Славяне – навоз истории?»[93]. Поэт Э. Багрицкий, эстетизируя натурализм казней, вложил в уста Дзержинскому такие слова: «Их нежные кости сосала грязь, / Над ними захлопывались рвы. / И подпись на приговоре вилась / Струей из простреленной головы[94]...
Чекистские методы уничтожения и пыток были столь изобретательными, что следственные комиссии Белых армий, отвоевывавшие у красных города, поражались изуродованным трупам: у них часто были выколоты глаза, отрезаны носы, уши и конечности, раздавлены половые органы и вырваны кишки; тела не хоронили и не выдавали родственникам, а выбрасывали на свалки, в море, в реки и карьеры. Помещения для расстрелов были покрыты коркой от запекшейся крови и разлетевшихся мозгов – и их не убирали не только по нечистоплотности, но, возможно, и из садистского желания унизить жертву в последние моменты ее жизни: человек должен был с ужасом сознавать, что сейчас и его мозги добавятся в эту зловонную кашу.
Судя по этим картинам, для работы в ВЧК нормальный человек был непригоден, тем более русский. Карательная машина Дзержинского производила некий естественный отбор сотрудников, принимая патологически кровожадных и даже психически ненормальных изуверов, находивших удовольствие в работе палача. Очевидцы рассказывали, как после расстрелов убийцы "причащались" кровью своих жертв – в одной из чрезвычаек это было ритуалом посвящения новичков. Подобная патология была особенно очевидна в чекистах-женщинах, чей садизм противоречил представлениям о мягкой женской природе: Землячка-Залкинд зверствовала в Крыму, Брауде в Москве, "товарищ Роза" в Киеве, Е. Бош в Пензе, Р. Мейзель-Пластинина в Архангельске, Дора Явлинская и Ремовер в Одессе, последняя отличалась садистской половой извращенностью...
Итог: «Советская власть отождествляется с еврейской властью, и лютая ненависть к большевикам обращается в такую же ненависть к евреям. Вряд ли в России остался еще такой слой населения, в который не проникла бы эта не знающая границ ненависть к нам», – констатировали упомянутые еврейские публицисты в обращении "К евреям всех стран!". Один из них даже признал, что «клич "бей жидов, спасай Россию" получает освящение»[95]...
Это стало причиной первых настоящих стихийных (а не спровоцированных) еврейских погромов на Украине в годы гражданской войны. И многие крестьянские восстания носили антиеврейский характер ("За Советы без жидов и большевиков!"), поскольку продотрядами и антицерковными комиссиями часто руководили евреи. Таково было в начале 1921 года Ишимское восстание (где губпродкомиссар Инденбаум особо зверствовал во время Рождественского поста, а подчиненный ему начальник отряда Лаурис, прибывая в каждое село, требовал на ночь 31 женщину – для себя и всех членов своего отряда); и Тамбовское восстание (где продразверстку проводили губпродкомиссар Гольдин, секретари губкома Райвид и Пинсон, заведующий отделом пропаганды Эйдман, председатель губисполкома Шлихтер и т.д.). И у Кронштадтского восстания был антиеврейский характер, и в Москве тогда же были забастовки рабочих с лозунгами "Долой коммунистов и евреев!"[96]...
Поэтому "борьба с антисемитизмом" сразу же стала важной частью карательной политики большевиков. Уже в апреле 1918 года был опубликован циркуляр с предписанием пресечь «черносотенную антисемитскую агитацию духовенства, приняв самые решительные меры борьбы с контрреволюционной деятельностью и агитацией». А в июле – подписанный Лениным всесоюзный декрет Совнаркома о преследовании антисемитизма: «контрреволюционеры во многих городах, особенно в прифронтовой полосе, ведут погромную агитацию... Совнарком предписывает всем Совдепам принять решительные меры к пресечению в корне антисемитского движения. Погромщиков и ведущих погромную агитацию предписывается ставить вне закона»[97], что означало расстрел. (И в принятом в 1922 году Уголовном Кодексе статья 83 предписывала за "разжигание национальной вражды" кару до расстрела.)
"Антисемитский" декрет начал применяться вкупе с принятым тут же (5 сентября 1918 года) декретом о "красном терроре" – в ответ на покушение еврейкой Каплан на Ленина и убийство евреем Канегиссером председателя Петроградского ЧК М. Урицкого. (Странно, что теракты произошли в один и тот же день и что Каплан тут же уничтожили без следствия, как и Канегиссера, но его ортодоксально-иудейскую семью выпустили из тюрьмы за границу[98]. Учитывая вышеописанные разногласия в большевицкой верхушке, тут не исключена многоцелевая провокация.)
В числе известных деятелей первыми жертвами этих двух объединенных декретов стали протоиерей Иоанн Восторгов (обвинен в совершении службы святому младенцу Гавриилу Белостокскому, от жидов умученному), епископ Селенгинский Ефрем (Кузнецов), ксендз-"антисемит" Лютостанский с братом, Н.А. Маклаков (бывший министр внутренних дел, предлагал Царю в декабре 1916 года разогнать Думу), А.Н. Хвостов (лидер фракции правых в IV Думе, бывший министр внутренних дел), И.Г. Щегловитов (министр юстиции до 1915 года, покровитель "Союза русского народа", один из организаторов следствия по "делу Бейлиса", председатель Государственного Совета) и сенатор С.П. Белецкий (бывший глава Департамента полиции).
Отождествляя антисемитизм с контрреволюцией, большевики и сами отождествляли свою власть с еврейской. Так, в секретной резолюции Бюро ЦК ВЛКСМ "По вопросу о борьбе с антисемитизмом" от 2 ноября 1926 года отмечалось «усиление антисемитизма», которое используется «антикоммунистическими организациями и элементами в борьбе против соввластей»[99]. Ю. Ларин (Лурье), член президиума ВСНХ и Госплана, один из авторов проекта передачи Крыма евреям и «один из инициаторов кампании против антисемитизма (1926–1931)»[100], посвятил этому целую книгу – "Евреи и антисемитизм в СССР". Он определил «антисемитизм как средство замаскированной мобилизации против советской власти... Поэтому противодействие антисемитской агитации есть обязательное условие для увеличения обороноспособности нашей страны» (выделено в оригинале), – констатирует Ларин и настаивает на применении ленинского декрета 1918 года: «Ставить "активных антисемитов вне закона", т.е. расстреливать»[101]... В конце 1920-х годов только в Москве примерно каждые десять дней проходил суд за антисемитизм[102]; судить могли за одно только произнесенное слово "жид".
Еврейское влияние в СССР достигло апогея к середине 1930-х годов. Помимо их ведущей роли в партийно-правительственных и карательных органах, следует отметить, что в Московской организации Союза писателей в 1934 году было 35,3 % евреев[103] (примерно столько же и в других творческих союзах); на тысячу евреев было 268 со средним образованием и 57 с высшим, тогда как у русских соответственно 81 и 6 человек[104]. Евреи с полным правом могли считать, что это "их страна", в которой они стали привилегированным слоем, основавшим свое господство на уничтожении и эксплуатации русских. Как раз на эти годы приходятся два новых спаренных акта геноцида русского народа: коллективизация (с искусственным голодом) под руководством наркома земледелия Яковлева-Эпштейна и "безбожная пятилетка" под руководством Ярославского-Губельмана, уничтожившие не менее 10 миллионов наиболее трудолюбивых православных крестьян.
К этому времени можно с гораздо большим основанием отнести фразу Ленина, произнесенную им в конце гражданской войны: «Россия завоевана большевиками»[105]. То есть оккупирована, ибо подлинно гражданской войны (идущей внутри одного народа) в России не было: была истребительная война богоборческой интернациональной партии, поддерживаемой мiровой закулисой и возглавляемой евреями, против сопротивлявшегося им русского народа.
Такое участие евреев в богоборческой власти сами они объясняют былыми ограничениями в "антисемитской" царской России. Но все же не это было первопричиной; как уже было показано, ограничения прав антихристианской религии были нужны, чтобы не терять в обществе истинных критериев добра и зла и не позволять сатанизму маскироваться под одну из многих традиционных конфессий. Истинная причина конфронтации еврейства с православной Россией – антихристианство в духе "Шулхан аруха" – и проявилась в годы революции, лишившись былых ограничений. Не удивительно, что совершенно особенную роль еврейский состав большевицкой власти сыграл в ее гонениях на Русскую Православную Церковь, которая подверглась такому террору, как ни одна другая конфессия.