Выбрать шрифт:
Никакой глава государства не смог бы противостоять смуте такого масштаба. Поэтому не имеет смысла все сводить к мнимому "безволию" и "отсутствию политических способностей" у Государя Николая II. Здесь сыграли роль более важные, эпохальные факторы, которые создали в российском обществе духовные предпосылки для революции и парализовали сопротивление народа ей.
Царя тогда предал почти весь высший генералитет. По описанию адмирала А. Бубнова[105], в Ставке царила атмосфера заговора. В решающий момент, в ответ на ловко сформулированный запрос начальника Штаба Алексеева к командующим фронтами (об отречении), лишь два генерала публично выразили преданность Государю и готовность вести свои войска на усмирение мятежа (генерал-адъютант Хан Нахичеванский и генерал-лейтенант граф Ф.А. Келлер; но их телеграммы Государю переданы не были). Большинство приветствовало отречение, нацепив красные банты. В том числе будущие основатели Белой армии генералы Алексеев и Корнилов (последнему выпало объявить Царской семье приказ Временного правительства о ее аресте). Корнилов наградил Георгиевским крестом унтер-офицера Кирпичникова, застрелившего офицера в дни петроградского бунта.
Великий Князь Кирилл Владимiрович также нарушил присягу и 1 марта 1917 г. – еще до отречения Царя и как средство давления на него! – снял свою воинскую часть (Гвардейский экипаж) с охраны Царской семьи, под красным флагом явился в Государственную Думу, предоставил этому штабу масонской революции своих гвардейцев для охраны арестованных царских министров и выпустил призыв к другим войскам «присоединиться к новому правительству»[106].
Это ширящееся предательство было для Государя тяжелым ударом... Читая в новостях, что его отречения требуют армия, народ и даже члены династии, Помазанник не счел возможным удерживать свою власть насилием над народом, поскольку оказался ему не нужен, – в этом случае он все равно переставал быть настоящим самодержцем... В то же время, передавая власть брату, Царь хотел облегчить совесть народа, не возлагать на него грех клятвопреступления.
Отречение Государю представлялось неизбежным, когда "кругом измена и трусость и обман", – таковы были последние слова в царском дневнике в ночь отречения. Помимо Великого Князя Кирилла, Государя предали и многие другие члены династии. Дядя Царя, Вел. Кн. Николай Николаевич знал о заговоре, но не воспрепятствовал этому и поддержал Временное правительство: «Новое правительство уже существует и никаких перемен быть не может. Никакой реакции, ни в каких видах я не допущу...»[107]. О «всемерной поддержке» Временного правительства заявили также Великие Князья Борис Владимiрович, Николай Михайлович, Александр Михайлович, Сергей Михайлович, принц Александр Ольденбургский[108]... А Кирилл Владимiрович, лично принявший вооруженное участие в свержении царской власти, пригласил газетчиков домой и дал им несколько интервью о «гнете старого режима» и о «сияющих впереди звездах народного счастья»[109]; он даже оправдал арест Царской семьи словами: «Исключительные обстоятельства требуют исключительных мероприятий»[110]!
Отношения Государя с многими членами династии испортились давно – из-за их незаконных браков. Так, Великий Князь Кирилл в нарушение фамильных, государственных и церковных законов женился даже на своей двоюродной сестре, разведенной и неправославной. Против нарушителей Государь применял санкции (потомство Кирилла было лишено прав престолонаследия[111]), из-за чего Великие Князья позволяли себе открытую фронду и фактически вписались в кампанию революционеров по дискредитации Царской семьи. Особенно это проявилось в раздувании "влияния Распутина"; его убийство, в котором были замешаны члены династии, показало, что становится "все дозволено". В семье Кирилла, как свидетельствовал Родзянко, даже строили планы «уничтожить Императрицу»[112]. Такое отношение членов Императорской фамилии к Государю отражалось в печати и также оказывало разрушительное воздействие на государственную дисциплину и на народ.
Разумеется, фрондируя против Николая II до революции, такие члены династии не намеревались свергать саму монархию: этим они лишили бы себя доходов из уделов. Они лишь надеялись использовать заговорщиков для дворцового переворота внутри династии (семья Кирилла строила планы посадить его на трон), но обманулись. Временное правительство сразу показало, что даже лояльные Романовы как "символы царизма" новой власти не нужны.
Более же всего духовное состояние России тогда выявилось в поведении высших архиереев Русской Православной Церкви. Они не осудили Февральской революции, не выступили против незаконного отречения Царя, принужденного к тому обманом и насилием, не поддержали его духовно, а лишь безвольно последовали призыву его брата Михаила (3 марта) подчиниться Временному правительству, несмотря на призывы товарища обер-прокурора Н.Д. Жевахова и телеграммы некоторых отделений Союза русского народа к Синоду поддержать монархию. Уже 2 марта члены Синода «признали необходимым немедленно войти в сношение с Исполнительным комитетом Государственной Думы», то есть с самозванным новым правительством. Многие архиереи даже «выражали искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Православной Церкви»; 4 марта из зала заседаний было вынесено царское кресло, которое являлось «символом порабощения Церкви государством». За редкими исключениями, архиереи удивительно поспешно определением от 7 марта вычеркнули имя Помазанника Божия из богослужебных книг и предписали вместо него поминать «благоверное Временное правительство», то есть никем не избранных для этой должности масонов-заговорщиков, которые в тот же день решили арестовать Царскую семью. Верховные архипастыри не вспомнили даже о клятвопреступлении, де-факто освободив армию и народ от присяги законному Царю, которую каждый служивший гражданин Империи приносил на Евангелии (впрочем, официальное освобождение от присяги Синод все же постеснялся издать). 7 марта всем епархиям был разослан текст присяги новой власти со словами: «В заключение данной мною клятвы осеняю себя крестным знамением и нижеподписуюсь»; принятие присяги производилось с участием духовенства[113]. И, наконец, в знаменитом Обращении Святейшего Синода от 9 марта говорилось:
«Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни... доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни и общим разумом вывести Россию на путь истинной свободы, счастья и славы. Святейший Синод усердно молит Всемогущего Господа, да благословит Он труды и начинания Временного Российского Правительства...»[114].
Тем самым Синод, вместо призыва к соблюдению Основных законов и присяги Помазаннику Божию, совершил церковное оправдание революции ради земных благ «истинной свободы, счастья и славы». Синод мог хотя бы подчеркнуть временный и условный характер нового правительства, но архиереи еще до решения будущего Учредительного собрания (которое должно было решить вопрос о форме правления) сочли монархию безвозвратно упраздненною «волей Божией» и «общим разумом»; послание подписали все члены Синода, даже митрополиты Киевский Владимiр и Московский Макарий, имевшие репутацию монархистов-черносотенцев. Такой призыв от имени Церкви парализовал сопротивление монархических организаций и православного церковного народа по всей стране. Лишь в немногих приходах продолжала звучать молитва о Государе и из немногих городов в Синод поступили запросы о присяге и призывы к сопротивлению революции. Бόльшая часть духовенства растерянно отмолчалась, а многие епархиальные собрания (во Владивостоке, Томске, Омске, Харькове, Туле) также приветствовали «новый строй»[115]. 12 июля Синод обратился с соответствующим посланием к гражданам России, «сбросившей с себя сковывавшие ее политические цепи»[116]. Все это, к сожалению, отразилось и в деяниях Поместного Собора 1917–1918 годов (которые поэтому не могут служить надежной духовной основой для возрождения церковной жизни после падения коммунизма).
Неважно, сделали это архиереи под давлением масонской власти или из чувства своей "порабощенности" светской властью в соперничестве с нею (как предполагает цитированный нами М.А. Бабкин в своей обстоятельной работе). В любом случае это стало возможно из-за того, что даже возглавление Русской Церкви поддалось общему апостасийному процессу и утратило понимание удерживающей сути православной монархии. В этом и была главная причина революции: сначала она произошла в головах ведущего слоя. И это было главной причиной внутренней слабости России перед натиском ее врагов.
Еще раз подчеркнем, что отречение Государя в пользу брата в обход царевича Алексея было незаконно с точки зрения Основных Законов Империи. Даже по форме оно было сделано в виде телеграммы начальнику штаба с карандашной подписью, а не в виде положенного в столь серьезных случаях Манифеста (опубликовав эту телеграмму под заглавием "Манифест отречения", февралисты совершили подлог). Тем более вопиюще незаконной была передача братом Царя решения судьбы самой монархической государственности на "волю народа" (Учредительного собрания). Его принудили к этому революционеры-февралисты, сами сознававшие нелегитимность этого акта. Так, В.Д. Набоков, один из составителей отказа Михаила, признал, что никто не был вправе «лишать престола то лицо [царевича Алексея], которое по закону имеет на него право». Поэтому заговорщики «не видели центра тяжести в юридической силе формулы, а только в ее нравственно-политическом значении»[117], – это важное признание с точки зрения легитимности всех последующих властей России.
4 марта, узнав о таком поступке своего брата, Государь заявил, что передумал и согласен на вступление на Престол царевича Алексея при регентстве брата. Но генерал Алексеев не отправил эту телеграмму Временному правительству, «чтобы не смущать умы», поскольку отречения уже были опубликованы. (Об этом малоизвестном, но чрезвычайно важном эпизоде писали полковники В.М. Пронин и Д.Н. Тихобразов, генерал А.И. Деникин, историк Г.М. Катков.)[118]
Из всего этого следует, что на Государя нельзя возлагать вину за падение монархического строя и за нарушение клятвы Собора 1613 года. В своем обращении к начальнику штаба Государь, чтобы «облегчить народу Нашему тесное единение и сплочение всех сил народных для ... доведения войны во что бы то ни стало до победного конца», – передал трон своему брату Михаилу и призвал народ «к исполнению своего святого долга» перед Отечеством «повиновением Царю» (курсив наш). Не Государь Николай II передал решение о судьбе монархии на волю Учредительного собрания – это сделали не имевшие на то права брат и присоединившиеся к его заявлению другие члены династии при шумном требовании "прогрессивной общественности" и последовавшем благословении Синода. То есть это ведущий слой нашего народа нарушил и личную присягу, и соборную клятву верности 1613 года – причем в дни Великого поста! – и втянул в это грехопадение почти всю Россию...
Разумеется, и на простой народ повлияла клеветническая кампания против Царя. Этим объясняется всеобщее попустительство свержению монархии: народ выжидал исхода событий и обещанных выборов в Учредительное собрание (надеялись, что это будет нечто вроде традиционного Земского Собора). А когда выяснилось, что все обвинения против Царской семьи – клевета, все больше распространялось сочувствие к свергнутому Государю. Комиссия Временного правительства, созданная для обнаружения доказательств "антинародной деятельности" Царя, "поощрения им антисемитских погромов", его "тайных переговоров с Германией", назначения министров "под влиянием Распутина", ничего подобного не обнаружила. Один из следователей-евреев, эсер, сказал: «Что мне делать, я начинаю любить Царя». А главный следователь В.М. Руднев закончил свой доклад словами: «Император чист, как кристалл»[119].
Тем не менее из-под ареста ни его, ни его семью не освободили, что и способствовало их убийству большевиками после перехвата власти. Царскую семью держали в Царскосельском дворце, с ограничением на общение даже друг с другом. И никто из ранее активных монархистов не вступился за нее. Правда, многие тоже были арестованы, их организации разгромлены. Но даже Всероссийский Поместный Собор не вступился за Помазанника... Сам же свергнутый Император не искал путей бегства за границу и разделил судьбу лучшей части своего народа.
Те, кто упрекает Государя в "безволии" в те роковые дни, не осознают мистического уровня катастрофы, остановить которую никакой глава государства был не в силах. Не революция произошла в результате отречения Царя, поскольку он ее "не остановил", а его насильственное отрешение от власти было победной атакой предсказанной в Священном Писании всемiрной апостасийной революции. Так же и в конце истории последний "удерживающий" не сможет силою противостоять "тайне беззакония", но это не будет его вина, а вина неудержимо апостасийного мiра. В этом смысле антимонархическая революция в удерживающей России стала генеральной репетицией апокалипсических событий, с той же расстановкой действующих сил.
Судя по всему, из всех политических участников революционной драмы более всего ощущал ее смысл именно Государь Николай II (пусть даже не всегда совершенно осознанно – человеку не дано точно знать будущее, – а интуитивно, своей совестью; вспомним верный голос его совести в еврейском вопросе). Ведь он был Помазанником Божиим и никогда не забывал этого, отказываясь идти на поводу у неразумных требований "общественности" (именно из-за его твердости, а не безволия, она считала Царя "глупым полковником", "антисемитом" и т.п.). Таинство Помазания на царство не наделяет правителя особым талантом политического расчета, но раскрывает ему духовный взор: если Царь верен Богу, тогда он именно совестью своей чувствует, как надо служить Замыслу Божию в данных обстоятельствах. И если каждый верующий человек в трудном положении обращается к Богу с молитвой о помощи и вразумлении, то, несомненно, и Помазанник не мог не делать этого в те страшные великопостные дни перед величайшей русской святыней – Владимiрской иконой Божией Матери, находившейся тогда в Ставке[120]. И если Бог по Своей милости порою помогает даже недостойным, мог ли Он не помочь принять верное решение совести самому православному из последних монархов Третьего Рима?
Государь всегда помнил о своем рождении в день Иова Многострадального, воспринимая это как указание свыше. Царю были известны предсказания преподобного Серафима Саровского и других подвижников о мученической судьбе Царской семьи, о революции и бедствиях России, о возможности покаяния и грядущего возрождения. Многие мемуаристы отмечали предчувствие св. Государем своей судьбы и приводили его слова «Быть может, необходима искупительная жертва для спасения России – я буду этой жертвой»[121].
Он предчувствовал, что спасти Россию уже нельзя военно-политическими мерами (которые он предпринял для подавления бунта, но они были за его спиной отменены генералами-заговорщиками), а только Божией помощью – вот что было тогда для него главной мыслью. Поэтому в те безумные для России дни его смиренный отказ бороться за власть и затем за жизнь был не слабостью, а продолжением служения православного Царя, слушающего голос своей совести. Его отказ от борьбы за власть в тех условиях в чем-то подобен, христоподражательно, отказу Христа бороться за Свою власть и жизнь перед распятием. Ведь и Христа Его избранный народ распял именно как Царя, не соответствующего земным представлениям еврейского народа о царском могуществе. (Параллель видна и в предательстве Царя иерархами Святейшего Синода – так же, как от Христа во время Его ареста отреклись Его ученики.) Сын Божий смиренно предал Себя в руки палачей ради спасения рода человеческого через победу над смертью в Своем Воскресении. Он молча стоял перед Пилатом и беснующейся еврейской толпой. Так же на свою Голгофу молча взошел и Помазанник Божий Николай II, человек высочайшего христианского духа, полагаясь на волю Божию с полным доверием к ней и чувствуя, что Господь не оставит Россию, даже если, возможно, иного пути ее спасения уже нет, кроме как самопожертвованием для вразумления потомков на предстоящем пути страданий. Вот в чем смысл святости Царя Мученика.
Таким образом, он ощущал свое вынужденное отречение как последний акт царского служения Помазанника Божия воле Божией. Это подтвердилось чудесным явлением иконы Державной Божией Матери в Коломенском в день отречения и затем было открыто митрополиту Московскому Макарию (когда Временное правительство сочло его неисправимым монархистом и отправило в ссылку) в примечательном сне: Царь вымолил у Господа горькую чашу для себя и манну для своего народа, после чего незримый голос сказал: «Государь взял вину русского народа на себя, и русский народ прощен»[122].
Но прощение духовно действует лишь вместе с осознанием греха грешниками и с их покаянием – до тех пор оно остается невостребованным.
* * *
Свержение православной монархии с последующим убийством Помазанника Божия стало кульминацией в двухтысячелетнем противоборстве "тайны беззакония" и христианских сил, на государственном уровне удерживавших мiр на пути следования Божию замыслу. С тех пор в мiре больше нет такого государства. Поэтому мiровая закулиса в ХХ веке смогла приступить к установлению «новой эпохи в истории мiра» (Ллойд Джордж), успешно преодолевая инстинктивное, а уже не духовно осознанное сопротивление прочих народов в последующих войнах.
Но прежде всего мiровой закулисе предстояло справиться с сопротивлением русского народа, который, даже лишившись православной государственности, оказался не пригоден для целей "тайны беззакония".