Выбрать шрифт:
Столь глубокая религиозность русского народа показалась восточному православному иностранцу святостью. То же качество заезжие неправославные европейцы описывали по-своему: как русское "варварство" и "отсталость". А весь соборно-служебный социальный строй Руси, в котором, в отличие от Запада, не было эгоистичного отстаивания индивидуальных или сословных политических прав (выше этого русские тогда ставили право служения Помазаннику Божию), – трактовался как "рабство" и "деспотизм".
Вообще иностранцами было насаждено и позже перенято русскими либеральными историками (С.М. Соловьевым и др.) превратное представление о Московской Руси как о темном царстве безкультурья, произвола и нищеты. Хотя, по множеству свидетельств, простой русский народ Московской Руси в сравнении с Западной Европой жил и гораздо чище (на каждом крестьянском дворе была своя баня), и культурнее (в смысле истинной культуры как понимания смысла жизни, что отражалось во всем быте), и свободнее: о низовом выборном самоуправлении и судах присяжных уже говорилось, а согласно Уложению 1649 года каждый человек мог в поисках правосудия обратиться прямо к Царю – такого просителя доставляли под охраной в столицу.
О подобных отличиях писал в XVII веке и хорват Ю. Крижанич, пораженный богатой одеждой русских низших сословий, подбитой соболями, шитой золотом и жемчугом, тогда как на Западе это могли себе позволить немногие, да и существовали строгие предписания, каким должно быть одеяние у того или иного сословия. И уровень питания русских простолюдинов не отличался от верхнего слоя: по свидетельству другого западноевропейца, Я. Рейтенфельса, русская земля, изобиловавшая дичью и рыбой, делала все это общедоступным (на Западе же охота была достоянием верхнего слоя). «Многие из русских доживают до 80, 100, 120 лет и только в старости знакомы с болезнями»; «там можно видеть сохранивших всю силу семидесятилетних стариков, с такой крепостью в мускулистых руках, что выносят работу вовсе не под силу нашим молодым людям», – поражались европейцы Я. Маржерет и А. Мейерберг[34].
А вот описание в ту же эпоху западным автором культурной столицы Европы – Парижа, где мало что изменилось и к XIX веку: «Дома стояли меж зловонных болот. У порогов гнили отбросы, здания утопали в них все глубже... Бытовой мусор вперемежку с требухой, испражнениями и падалью сваливали в тянувшиеся вдоль улицы сточные канавы. Туда же выбрасывали трупы недоношенных младенцев. Еще в конце XIX века префекты издавали циркуляр за циркуляром, предписывавшие обязательное захоронение мертвого плода...». В парижских домах не было ни ванных комнат, ни туалетов: «Судебные архивы 40-х годов XIX века содержат немало дел о привлечении к ответственности домовладельцев и слуг за опорожнение ночных горшков из окон верхних этажей. В этом же десятилетии появились первые общественные уборные, но мужчины и некоторые женщины продолжали мочиться, а то и испражняться у порогов домов, возле столбов, церквей, статуй и даже у витрин магазинов. Содержимое выгребных ям просачивалось в землю, заражая воду в колодцах, а воздух дымился от гнилых испарений»[35]. Неудивительно, что именно во Франции были изобретены знаменитые марки духов, а принадлежностью туалета в высшем обществе были изящные чесалки (от блох) из слоновой кости и дорогих пород дерева...
Лишь в промышленном развитии отсталость от Запада действительно была типична для России почти во все времена, и объяснялась она как раз тем, что русские не стремились к земному обустройству и благополучию как к главной цели жизни. Не копили себе тленных земных богатств, не создавали искусных машин, не насиловали природу, а предпочитали пользоваться ее дарами, стараясь лишь обезпечивать себе скромную достойную жизнь – ради спасения в жизни вечной. Характерно, что в Московской Руси в год набиралось в два-три раза больше праздничных дней (для молитвы Богу и отдыха), чем на Западе. Но Запад своим угрожающим давлением постоянно заставлял и Россию подтягиваться, и она была вполне способна вводить у себя те же технические новшества, а нередко изобретать и лучшие – для обороны, а не ради "экономической эффективности".
Однако, вопреки указанным выше немногим честным свидетельствам иностранцев о Московской Руси, Запад культивировал иные, исполненные высокомерных превозношений. Поэтому Крижанич, обжившись на Руси и имея возможность наглядного сравнения, поражался тому, что западные народы, «которые считают себя человечными и обходительными, а нас относят к варварам, далеко превосходят нас в жестокости, в лживости, в ересях и во всяких пороках и сквернах, и в нашем народе никогда не видали таких насилий, обманов, хитростей, клятвопреступлений, распущенности и излишеств, какие присущи этим народам»[36].
Например, сколько написано о "русской жестокости" на примере Иоанна Грозного, хотя он «кроткое дитя рядом с Людовиком XI, Филиппом II Испанским, герцогом Альбой, Чезаре Борджиа, Катериной Медичи, Карлом Злым, Марией Кровавой, лордом-протектором Кромвелем» и Елизаветой Тюдор, – признает даже демократ А. Горянин в указанной книге. И добавляет, что Грозный каялся в убийствах, а «европейские монархи сроду такой привычки не имели»[37]. В ту эпоху только одна Варфоломеевская ночь 1572 году в Париже унесла столько жизней гугенотов (около трех тысяч), сколько числилось жертв во всем синодике Грозного. В том же веке по закону против нищих и бродяг (крестьян, насильно изгнанных с их земли) в Англии были казнены десятки тысяч человек, а столетие спустя англичане уничтожили более 80 % населения Ирландии.
Жертвы католической инквизиции за XIII–XIX века по всей Европе исчисляются сотнями тысяч; людей сжигали на кострах. Казни часто осуществлялись с мучительными пытками (сдирание кожи, вытягивание кишок, четвертование, распиливание, что детально изображено на картинах Дюрера, Кранаха, Г. Давида). Во многих европейских странах публичные казни веками были излюбленным зрелищем. В XIX веке в Англии существовало 225 проступков, караемых смертной казнью. Во Франции в 1858 году по "Закону о подозрительных лицах" без суда и следствия были сосланы на заморскую каторгу сотни людей – только по одному лишь подозрению в неблагонадежности (а публичные казни во Франции отменили лишь в 1939 году!). Возможно ли было нечто подобное в те же годы в "варварской" православной России?
Для русских все это было совершенно не представимо с нравственной точки зрения, так же, как и устраивать музеи пыток. Даже при подавлении массовых восстаний в России зачастую казнили только главных виновников. Например, из нескольких сотен декабристов, намеревавшихся уничтожить царскую династию, казнили только пятерых руководителей (что удивило англичан). Бόльшую часть своей православной истории Россия вообще жила без смертной казни; ее кратковременно вводили в Х веке, затем в XV, но применяли редко; лишь позже она участилась: за 80 лет – с восстания декабристов до разгула "первой революции" (1905) – было казнено 894 особо опасных преступника[38].
Или еще пример: крепостное право, просуществовавшее в России два с половиной столетия, с 1597 по 1861 год. Сколько за Западе публикуется обличений по этому поводу! В основном со ссылками на русскую литературу, которая всегда предпочитала нравственные требования к власти и ее критику с преувеличениями, но не приукрашивание. Однако надо учесть, что закрепощение русских крестьян произошло в самом конце ХVI века в виде их прикрепления к земле (в 1597 году отменили их право менять работодателя) и это воспринималось тогда как часть необходимого для всех православного послушания: Россия, обороняясь от множества врагов, выходила к своим жизненно важным геополитическим рубежам, и тогда жертвенно служить государству были обязаны все, каждый на своем месте – и крестьяне, и дворяне (они за военную службу получали поместья без права передачи их по наследству), и сам Царь.
Более всего ужесточению нашего крепостного права поспособствовали "великие европеизаторы" Петр I и особенно Екатерина II. Поместья стали наследственными, к тому же был совершенно изменен смысл крепостного права, когда в 1762 году указом Петра III дворяне были освобождены от повинности служения, получив крестьян в личную собственность – этим нарушилось прежнее понятие справедливости. Это произошло именно вследствие европеизации России нашими монархами-западниками, поскольку в таком же несправедливом виде крепостное право задолго до России было из соображений эксплуатации введено во многих европейских странах и продержалось там в целом гораздо дольше – особенно в Германии, откуда и было перенято в Россию в новом виде. (В германских землях отмена крепостного права происходила в 1810–1820-е годы и завершилась лишь к 1848 году. В "прогрессивной" Англии и после отмены крепостного права безчеловечное отношение к крестьянам наблюдалось повсеместно, например, в 1820-е годы крестьянские семьи тысячами изгонялись с земли.)
Показательно, что русское выражение "крепостное право" изначально означает именно прикрепление к земле; тогда как, например, соответствующий немецкий термин Leibeigenschaft имеет совсем иной смысл: "полная личная собственность". (К сожалению, в переводных словарях эти разные понятия даются как равнозначные.)
В то же время в России крепостные имели не более 280 рабочих дней в году, могли надолго уходить на промыслы, вели торговлю, владели заводами, трактирами, речными судами и сами нередко имели крепостных. Конечно, положение их во многом зависело от хозяина. Известны и зверства Салтычихи, но это было патологическое исключение; помещица была приговорена к тюремному заключению.
И хотя уже с начала XIX века крепостное право в России подвергалось ослаблениям и частичным отменам, распространяясь к 1861 году лишь на треть крестьян, совесть российских дворян все больше тяготилась им; разговоры о его отмене шли с начала ХIХ века. Крестьяне тоже считали свою зависимость временной, переносили ее с христианским терпением и достоинством, – свидетельствовал путешествовавший по России англичанин. На вопрос, что его более всего поразило в русском крестьянине, англичанин ответил: «Его опрятность, смышленость и свобода... Взгляните на него: что может быть свободнее его обращения! Есть ли и тень рабского унижения в его поступи и речи?»[39]
Так, и Наполеон в 1812 году надеялся, что русские крепостные будут приветствовать его как освободителя, но получил всенародный отпор и понес огромные потери от стихийно созданных крестьянами партизанских отрядов.
Еще Россию постоянно обвиняют в жестоком империализме. О том, как русские относились к другим народам Империи, уже сказано. Еще в Московской Руси татары, башкиры и другие народы Поволжья и Севера видели себя органичной частью государства и вместе с русскими противостояли полякам в Смутное время, а в Отечественную войну 1812–1814 годов в составе русской армии дошли до Парижа.
История же практически всех европейских государств – это хищнический империализм во всех частях света, в котором не было проявлено даже минимальной человечности, особенно в Африке (где отлавливали миллионы рабов для торговли ими) и в Америке, которую обустраивали эти рабы и где за 400 лет колонизации были уничтожены десятки миллионов индейцев. Рабство отменили в США лишь в 1863 году в результате кровопролитной гражданской войны.
На этом фоне лишь улыбку должны вызывать западные сетования о "традиционной русской несвободе" и о "полицейско-бюрократическом государстве". Не случайно в пределы Российской Империи в целях безопасности перебирались целые народы, даже неправославные (например, в XVII веке калмыки из китайской Джунгарии; в XVIII веке – гагаузы из Турции). Множество людей переселялось в Россию из "цивилизованной" Западной Европы уже во времена Московской Руси, но особенно в XVIII–XIX веках. Известна такая статистика: с 1828 по 1915 год в Россию переселилось 1,5 млн. немцев, 0,8 млн. австрийцев, а всего – 4,2 млн. иностранцев[40]. Видимо, делая такой выбор в пользу "несвободной" страны с незнакомым языком и "варварскими" обычаями, эти иностранцы находили жизнь в России лучше, чем на родине, которую добровольно решались оставить; немало из них потом приняли Православие и обрусели.
Заметим, что в российской "тюрьме народов" тоже никого не держали насильно. Всего из нее за тот же период уехало 4,5 млн. эмигрантов: после Кавказской войны 700 тысяч горцев переселилось в Турцию и другие мусульманские страны, а в конце XIX века и особенно после "первой революции" усилилась эмиграция за океан. Но она показывает лишь то, кому из православной страны хотелось уехать в масонскую расистскую Америку (с 1880-х годов почти вся эмиграция направлялась туда). Например, в 1901–1910 годах это были: евреи – 44,1 % всех эмигрантов, поляки – 27,1 %; прибалты – 9,5 %, финны – 8,1 %, немцы – 5,7 %; загранпаспорт выдавался любому желающему. Русские же составили в числе эмигрантов лишь 4,7 % или 75,6 тысяч человек, причем в эти же годы из европейской части России в Сибирь их переселилось более 3 миллионов[41].
Было бы, конечно, нескромным утверждать, что в своей истории Россия всегда вела внешнюю политику совершенно безкорыстную, безнасильственную. Но как высота гор измеряется по их вершинам, а не по ущельям, так и о политике России следует судить по тем ее жертвенным и нравственным деяниям, которые трудно обнаружить у других современных ей государств в те же эпохи.
Так, совершенно безкорыстными были при Павле I Итальянский и Швейцарский походы Суворова и Средиземноморский поход Ушакова против экспансии Французской революции в конце XVIII века. В 1805–1807 годах Александр I пытался помочь Австрийской и Прусской монархиям в обороне от Наполеона и затем избавил от него всю Европу (1813–1814). В 1815 году по инициативе России был создан Священный союз европейских монархий для совместного отпора революционным движениям; этим объясняется и русская военная помощь Австрии в 1849 году.
Далее, не захватническими планами, а помощью угнетенным христианам диктовались войны России с Турцией, освободившие от турецкого ига Грецию (1830), Румынию, Болгарию, Сербию и Черногорию (Сан-Стефанский договор 1878 года). Россия шла на это несмотря на противодействие Англии и Франции, вступивших даже в антирусский союз с мусульманской Турцией в годы Крымской войны (1853–1856). Западноевропейские страны старались свести на нет плоды всех русско-турецких войн и этим продлили турецкое иго над балканскими христианами на целое столетие...
Стремясь к справедливости в международных отношениях, Государь Николай II предложил первую международную конференцию по разоружению (Гаага, 1899). Она была воспринята западными странами как наивность: конечно же, это не могло предотвратить назревавший конфликт за господство над мiром. Но этот почин русского Царя положил начало конвенциям о предотвращении жестоких способов ведения войны и о гуманном обращении с пленными.
С предельной честностью Николай II отнесся и к Антанте – союзу с Англией и Францией, который тогда диктовался необходимостью сдерживания нараставшей самоуверенности Германии (объединившейся в 1870 году в единую монархию также не без политической помощи со стороны России). Этот союз налагал на Россию обязательства, которые честный Государь Николай II не мог нарушить, тогда как союзникам чувство верности было чуждо. Обе стороны продемонстрировали это в первой Мiровой войне...
В следующей главе мы покажем это, а также насколько выгодно дореволюционная Россия отличалась от Западной Европы в других областях: социальной (земское самоуправление во всех делах жизнеобезпечения), судебно-правовой, культурной, в правах национальных меньшинств и др.
Почему же в разительном противоречии со всеми этими фактами на Западе веками распространяется огромное количество клеветы о "варварской", "рабской" и "агрессивной" России (в которой поэтому и зверства большевизма "не оказались ничем новым")? Одним непониманием объяснить это невозможно, если учесть многие случаи подлога: начиная от фальшивого "завещания Петра I" с планом мiрового господства до сочинений в стиле "развесистой клюквы" неудачливых искателей почестей вроде Ш. Массона, В. Гена, Ж. Мишле, П. Делагарда и маркиза де Кюстина. Многие из этих мифов использовались в антирусской большевицкой пропаганде и по сей день цитируются на Западе и даже в РФ как истина о дореволюционной России и русском характере.
Такое обилие клеветы именно против удерживающей православной России должно иметь особую причину. Нам она видится в том, что ведущий слой западного апостасийного мiра подсознательно чувствовал свое отступничество, ощущая в России нечто духовно более истинное и великое в сравнении с собой ("правда глаза колет") – и потому чернил русских с целью самооправдания, в том числе оправдания своих агрессий, приписывая нам в утрированной форме свои, в сто крат худшие, грехи. А побуждал их к этому известный "отец лжи" – диавол, что в переводе с греческого, напомним, как раз и означает: клеветник.
...Однако из Священного Писания мы знаем, что "тайна беззакония" зреет и постепенно овладеет мiром – перед его концом. Россия не может быть исключением, ей также суждено быть побежденной – но последней, судя по всей логике истории. Благословенное время, описанное антиохийским архидиаконом Павлом в середине XVII века, было недолгим. Изоляция России от апостасийного мiра заканчивалась, они все больше входили во взаимодействие – и это грозило многими новыми опасностями Третьему Риму, не подготовленному для сопротивления ядам западной цивилизации.
Ранее уже случались отступления правителей Руси от Закона Божия, которые приводили ее к ослаблению и падениям перед натиском внешних сил, но это лишь заставляло ее учиться на ошибках и возвращаться на верный путь.
Таково было татаро-монгольское иго вследствие углубившегося феодального (как в Западной Европе) эгоизма русских князей, раздробивших Русь на удельные княжества и не желавших совместно защищать всю Русскую землю. Поначалу казалось, что дикая орда покончила с русской государственностью: главные города со стольным градом Киевом были разрушены, жители перебиты, уведены в плен, бежали на окраины, на уцелевших была наложена тяжелая дань. Однако эта катастрофа заставила русский народ осознать ее причину ("по грехам нашим"), увидеть бренность земных ценностей и сплотиться в жертвенном общенациональном служении ценностям Царства Небесного. Так в этом испытании Русь созрела духовно и окрепла материально не только для освобождения от ига, но и для выполнения своего призвания стать удерживающим Третьим Римом.
Следующим падением можно считать проникшую с Запада в конце ХV века ересь жидовствующих, которая захватила даже митрополита и часть царской семьи. По сути, это была такая же попытка иудаизировать и разрушить Православие, как насаждение аналогичных сект и Реформация на Западе, только попытка более богохульная, – но она была пресечена усилиями здоровой части Церкви, преподобного Иосифа Волоцкого и святителя Геннадия в 1504 году. Эта попытка осталась в церковной памяти как страшная "жидовская хула" на Христа и в качестве некоей прививки на века предохранила Русскую Церковь от Реформации.
Новые падения и испытания ждали Россию в результате нараставшего эгоизма бояр и их стремления к большей власти (наподобие шляхетских вольностей в Польше), что стало заметно уже при Иоанне Грозном, – этим и объяснялись его жестокие меры. Его грехи во многом преувеличены последующими историками, однако все же он слишком полагался на "хирургические" методы и грешил против христианской нравственности и справедливости; он не сделал Церковь своим союзником, а вынудил ее обличать его безсудные жестокости. Последствия показали, что таким средством проблемы не решить: боярство лишь озлобилось, притом было уничтожено и много достойных людей, что подорвало аристократический слой и саму династию.
После пресечения царствовавшей ветви Рюриковичей со смертью Феодора Иоанновича в 1598 году властные поползновения боярства усугубились небрежным отношением к основам православного самодержавия. Была нарушена клятва соборно утвержденному Царю Борису Годунову и его потомству (независимо от своих личных качеств, он все же был легитимным Помазанником – через свою сестру ближайшим родственником последнего Царя из Рюриковичей): после смерти Бориса законный наследник престола Феодор был убит вместе с матерью, а пытавшийся их защитить первый русский Патриарх Иов был заточен в монастырь...
В эту эпоху, после расправы с Византийской Империей, и мiровая "тайна беззакония" переключилась на борьбу против Третьего Рима, усилив на него свой натиск.
Наступило Смутное время начала ХVII века и польская католическая оккупация, боярство согласилось даже возвести на русский престол польского королевича. Но опять же усилиями Церкви (подвиг умученного святого Патриарха Гермогена) и церковного народа, создавшего ополчение, удалось изгнать оккупантов и восстановить православное самодержавие, призвав ближайшую к царствовавшей ветви Рюриковичей династию – Романовых (Анастасия Романова была первой женой Иоанна Грозного, первого Великого Князя, официально венчанного на царство и этим окончательно закрепившего преемственность от Византийского царства). В "Утверженной грамоте" Земского Собора 1613 года смуте была дана такая оценка: «То все делалося волею Божиею, а всех православных хрестьян грехом, во всех людех Московского государства была рознь и межьусобство». Во избежание повторения подобного греха Собор от имени всего народа поклялся в верности династии Романовых.
Церковный раскол во второй половине ХVII века стал новым падением Руси, хотя и очень своеобразным. Он произошел не по вине Патриарха Никона, а по вине все того же боярства, стремившегося ослабить влияние Церкви на государственные дела и ее сопротивление боярскому эгоизму. Бояре устранили от дел твердого Патриарха своими интригами, в чем им помогали и тайный католический агент лжемитрополит Лигарид, и восточные Патриархи, хотевшие принизить значение Москвы как Третьего Рима. Никон же стремился именно к единению всех поместных Церквей вокруг Третьего Рима с общим упорядоченным богослужением, в чем и была суть его реформы (в основном оправданной: ошибки в богослужебных книгах надо было исправлять, но не идти во всем на поводу у греков-справщиков). Главная беда Патриарха Никона была в его прямолинейной властности и "папистских" перегибах с вмешательством в царские полномочия (нарушение симфонии), но эти его личные грехи все же несравнимы с грехами его противников, боровшихся против Церкви и государственности.
Именно противники Патриарха Никона после его низложения стали разжигать раскол, преследовать староверов, заставив эту наиболее верную Святой Руси часть народа пойти на нервный срыв: по второстепенному поводу она была преждевременно спровоцирована на восстание против антихриста, не выдержав накала вселенской драмы задолго до ее завершения... Этот откол от Церкви вправо был действием, противоположным западной Реформации (там был откол от католицизма влево) – однако, поскольку отколовшиеся ушли из жизни Церкви и государства, это сильно ослабило в дальнейшем силы сопротивления православной Руси. Возможно, именно это и планировали апостасийные антирусские круги, спровоцировавшие раскол?..
Как можно видеть, многие трагические изломы русской истории в Московской Руси в той или иной мере были вызваны западным влиянием (или подражательством) и неверными попытками противостоять этому. Однако после церковного раскола военно-политические угрозы апостасийного мiра усилились. Петр I предпринял дерзкую попытку укрепиться против Запада, используя его же технические и организационные средства, что отчасти привело к военно-техническому усилению России, – но в то же время и к духовной капитуляции верхов перед тем же Западом.
Несмотря на то, что именно Петр I переименовал себя из Царя в Императора и Московскую Русь в Российскую Империю, при этом дух православной удерживающей Империи был заменен духом земного могущества и западного абсолютизма. Симфония государства с Церковью прервалась. Петр оставался верующим, но вера его была утилитарной: Церковь была по протестантскому образцу превращена в одно из министерств, священникам было предписано нарушать тайну исповеди (доносить о государственных преступлениях), колокола переливались на пушки, монахов притесняли как "бездельников". Многие несогласные архиереи подверглись заключению, наказаниям кнутом, расстрижению... Новая столица, град Петра, даже в своей церковной архитектуре подражала западным возрожденческим (языческим) и масонским пантеонам со статуями обнаженных античных богов. На смену православному быту насильно насаждался чуждый быт: европейское платье, маскарады и балы; гражданское летосчисление было оторвано от начала церковного новолетия, общеупотребительный русский язык – от церковнославянского за счет упрощения орфографии и огромного количества иностранных слов. Всего этого не требовалось для военно-технической модернизации. При этом Петр не жалел и народ: убыль населения в результате реформ колеблется, по разным источникам, от 20 до 40 %!
Тут вновь приходит на ум: если бы не было церковного раскола – не было бы таких петровских реформ...
Его столь же "великая" последовательница Екатерина II продолжала, с одной стороны, расширять пределы могущественной Империи, но, с другой, – духовно ослаблять ее, перенимая западные апостасийные идеи (переписка с Вольтером и другими французскими "просвещенцами"). Екатерина устроила настоящее гонение на Церковь: было закрыто более половины монастырей. Масонство, впущенное в Россию Петром, расцветало пышным цветом, принадлежность к ложам становилась показателем образованности в среде российской знати. В своем подражательстве Западу дворянство даже перешло на французский язык, оставив русский "простонародью". В то же время оно, освобожденное в 1762 году от обязательной государственной службы, потеряло свое единственное оправдание господствовать над крепостным крестьянством. Это внесло раскол в общество и незаживающую рану в русское самосознание, часто побуждая даже совестливых дворян (таких, как А.Н. Радищев) доходить до просвещенческого антимонархического бунтарства.
Однако не следует причислять к таковым, "уязвленным совестью" дворянам, декабристов, которые планировали в 1825 году свержение монархии, уничтожение династии и установление республики. Не интересы народа, а интересы западнической знати руководили декабристами: «Большая их часть состояла в масонстве, вожди почти все без исключения, и прежде всего их духовный возглавитель Пестель»[42], – отмечает масонский словарь. В 1820 году в России действовали десятки лож с числом членов около 1700, принадлежащих к высшему обществу (когда в 1822 году тайные общества были запрещены помудревшим Александром I, они продолжали свою деятельность тайно: наиболее известны "Союз спасения" и "Союз благоденствия", затем "Северное" и "Южное" общества). Эти ложи находились в связи с западноевропейскими масонами. Таким образом, восстание декабристов было первой попыткой масонской революции в России, аналогичной Французской. Выступив самонадеянно и спонтанно (в связи с объявлением о смерти Александра I) и потерпев поражение, декабристы почти на столетие сделали России "прививку" от масонства, которое было скомпрометировано этим восстанием и смогло восстановить свое влияние на общество лишь в начале ХХ века.
Тем не менее, по известному выражению архимандрита Константина (Зайцева), в петербургский период русской истории идеал Святой Руси оказался заслонен идеалом Великой России[43], которая в своем верхнем слое все больше уподоблялась апостасийному Западу. Это не могло не привести к новой, самой страшной, утрате Россией оправдания своего существования перед Богом и, несмотря на противодействие здоровой части церковного народа (в XIX веке оно заметно усилилось), закончилось сокрушением православной Империи в 1917 году.
Почему и для чего было попущено Богом это самое крупное в истории России падение – об этом речь пойдет в следующих главах. Но уже сейчас отметим очень важное обстоятельство: Господь Бог попускал эти падения и связанные с ними катастрофы не потому, что Россия была грешнее других стран и народов (как самонадеянно думали, например, католики о разгуле большевизма; в этом еще один аспект феномена антирусской клеветы, о чем говорилось выше). Наоборот, Господь это попускал, потому что Россия отличалась от всех своим важным вселенским призванием – быть удерживающим Третьим Римом. И «от всякого, кому дано много, много и потребуется; и кому много вверено, с того больше взыщут» (Лк. 12:48). Тому приходится и больше платить за свои ошибки – чтобы выносить из них должный урок для дальнейшего удержания зла во всемiрном масштабе.
Западные страны, давно ступив на путь апостасии, проявили в своей истории в гораздо большей степени те же грехи: феодальную раздробленность, эгоизм знати, закрепощение и эксплуатацию крестьянства. У них были и более серьезные грехи, которых историческая Россия до 1917 года никогда не имела: откол от Православия, языческое Возрождение, Реформация западного христианства иудаизмом, уничтожение целых народов – как славян в "натиске на восток", так и аборигенов на других континентах, узаконение расистского рабовладения. Наконец, именно на Западе были совершены первые антимонархические и антихристианские революции типа Французской, приведшие к власти еврейско-масонские структуры "тайны беззакония", которые затем начали развязывать Мiровые войны для завоевания всей планеты. Однако то, что было естественным для апостасийного мiра и "прощалось" ему до поры до времени – было неестественно для Третьего Рима, не могло считаться Богом допустимым и не могло не навлекать на наш народ катастрофические последствия.
Ранее падения Третьего Рима всегда покаянно осознавались и преодолевались здоровой частью народа, ведомой Церковью. Падение 1917 года, когда произошла утрата самой православной государственности, до сих пор остается неосознанным, нераскаянным и непреодоленным грехом в ведущем слое современной России – а потому наша катастрофа и продолжается все в новых и новых формах.