Михаил Назаров

Наши противники говорят: мол, все это - утопизм; человек - существо несовершенное, греховное, поэтому утопична и русская идея. Если уж использовать это слово, то это "утопизм" особого рода. Русская идея утопична ровно настолько, насколько "утопично" само христианство, которое ставит перед человеком бесконечно высокую, недостижимую цель подражания Христу. Мы не считаем, что в этом мире, испорченном грехопадением, нам по силам создать «рай на земле». Утопизм такого рода действительно опасен; С. Л. Франк назвал это «ересью утопизма», которая из-за непонимания духовных причин существования зла и греха в мире приводит лишь к умножению зла. Типичная ересь такого рода - безбожный социализм, который вознамерился уничтожить зло простой нивелировкой социальных структур (в том числе разрушением семьи и нации) - не отдавая себе отчета, что допускаемое при этом насилие и разрушение станет единственным результатом этой попытки. Однако мы утверждаем другое: человеку, созданному по образу и подобию Божию, дана возможность неограниченного самосовершенствования, раскрытия и очищения в себе этого образа и подобия. Близко к истине кто-то выразил это и на светском языке: «Идеалы - как звезды: они недостижимы, но по ним мы определяем свой путь». Так вот: наша звезда - Вифлеемская, а наш идеал - Святая Русь.

Конечно, столь громкие максималистские определения, как «Святая Русь» и «Третий Рим» не терпят повторения всуе. Они - труднейшее задание; при самовосхвалении они теряют свою онтологическую, бытийную истину, превращаясь в гордыню. Но гордыня не изначальное их свойство. Наоборот: русской идее как идее христианской присущи скромность, смирение, сознание неотмирности русского национального идеала, что выражено в легенде о скрытом праведном граде Китеже, который прекрасно дополняет этот ряд символов русской идеи.

Это же относится и к слову «мессианизм»: следует бояться лишь его произнесения всуе, но не его духовного смысла... Мессианизм означает сознание народом своей избранности для великого дела, своей исключительности по сравнению с другими - "обыкновенными" народами. Этот тип мессианизма хорошо известен в истории. Таково религиозное сознание еврейского народа, считающего, что у Бога с евреями особый Завет, что именно евреи избраны "светочем мира" и поэтому в еврейском народе должен явиться Мессия, понимаемый как земной царь Израильский, призванный возвысить Израиль. «В талмудической литературе господствует представление о земном Мессии, а начиная с конца первого столетия христианской эры оно является официально признанным в иудаизме» (Еврейская энциклопедия, СПб, статья «Мессия»). Именно поэтому Израиль не узнал Того Мессию, Которого жаждал: Он пришел не властным земным царем, а смиренным провозвестником любви - Сыном Божиим, Царство Которого «не от мира сего»; и пришел Он для всех людей, а не только для одного народа. Отсюда начинается в мире новый мессианизм. Теперь Завет заключен со всеми народами, и как сказал апостол Павел: «Если же вы Христовы, то вы семя Авраамово и по обетованию наследники» (Гал. 3: 28, 29). Как известно, древнееврейское слово «Мессия» (помазанник Божий) переводится на греческий язык словом Христос; поэтому христианство в обратном переводе означает не что иное как «мессианство», понимаемое как многообязывающее и трудное следование Христу. Этот мессианизм - не гордыня. Христианство налагает на человека труднейшие обязанности, которые многими воспринимаются как невыполнимые. В этом одна из причин, почему Христа отвергает сегодняшний иудаизм...

Часто приходится слышать насмешливую критику выражения «народ богоносец», мол, это претенциозно и нескромно. Но вслушаемся внимательнее: именно несение христианского бремени, а не гордыня, чувствуется в этом слове. В нем можно видеть еще одно определение русской идеи и лишь другое выражение того факта, что основная масса русского народа выбрала себе самоназванием слово «крестьяне - христиане». Это не проявление гордыни, а следование христианскому долгу, в связи с чем В. Соловьев писал, что «в Новом Завете все народы, а не какой-то один, в отличие от других, призваны быть богоносцами». Если представители каких-то народов не чувствуют в своей среде такого национального идеала - это еще не причина, чтобы отвергать возможность такого идеала у других и называть это «манией» или «опасной химерой»... Русская идея - не насилие над другими (как было у большевиков), а усилие над собой, как сказано в Евангелии, «Царство Небесное берется».

Понимание русской идеи как духовного усилия над собой приводит нас к важному выводу. Замысел Божий не есть автоматическое предрешение будущего, для которого ничего не надо делать, мол, все само осуществится. Так как человеку дана свобода воли, этот Замысел может проявиться в судьбе народа как закон с двоякой неизбежностью, о чем писал В. Соловьев: если народ познает Божий замысел о себе и следует ему - этот Замысел действует в его истории как закон жизни; если народ не прилагает усилий познать этот Замысел и не следует ему - тот же закон становится для народа законом смерти: народ увядает, не выполнив своего призвания, как растение, не выпустившее генетически заложенного в нем цветка. Итак, идеалы - это необходимое положительное содержание истории человечества, но она определяется идеалами не в меньшей степени, чем отпадением от них.

Таким отпадением от русской идеи в сторону закона смерти стала революция в России. Но русская цельность проявилась и в этой трагедии. Не случайно в западной советологии доминирует объяснение коммунизма русским национальным характером. И справедливо утверждая, что марксизм прямо противоположен православию, нам необходимо все же понять, почему такие русские достоинства, как цельность и нравственный максимализм, могут отбрасывать тени в виде недостатков. Ошибка советологии (иногда намеренная) лишь в том, что она считает первичным тень, а не отбрасывающий ее предмет... Русская цельность стала причиной того, что западные идеи не привили русской душе западные нормы, а вскрыли разрушительные силы. Запад победил эгалитарно-социалистические идеи равнодушием; русский же максимализм, своеобразно проявившийся и в среде безбожной интеллигенции, превратил эти идеи в псевдорелигию. Западный плюралистический корабль со множеством внутренних переборок, получая пробоину в одном отсеке, держался на плаву благодаря другим. Русский же цельный корабль потонул от одной пробоины.

Идеология, потопившая русский корабль, себя уже изжила. Но непонимание цельной структуры русской души сегодняшними реформаторами-плюралистами может снова привести к такому же результату. Мы видим, что в прорубаемое заново «окно в Европу» на российские просторы первыми хлещут плоды разложения западной культуры, а не ее историческая христианская глубина.

Для проведения оздоровительных реформ и в сегодняшнем "советском человеке" необходимо вычленить неизменную цельность русской души. Необходимо увидеть в национал-большевизме - патриотизм, в покорности угнетению - терпеливость и жертвенность, в ханжестве - целомудрие и нравственный консерватизм, в коллективизме - соборность, и даже в просоциалистических симпатиях - стремление к справедливости и антибуржуазность как отказ от преобладания материалистических целей в жизни...

Всего этого не понимает и Запад: даже самые добродетельные его круги видят свою "помощь перестройке" лишь как переделку русских по своему образу и готовы оказывать только такую "помощь". Есть и более агрессивное непонимание. Так, американское радио «Свобода» в своей программе, которая так и называется «Русская идея», ставит задачу «выбить русский народ из традиции», произвести «мутацию русского духа». Христианское смирение при этом трактуется как «рабскость души», нравственный максимализм как «православный фашизм», цельность русского мироощущения, как «тоталитарность», а вера в единую Истину Христа - как психическое отклонение...

А ведь Россия в своей трагедии осуществила не столько свою судьбу, сколько всечеловеческую. Она показала финал болезни гуманистического безбожия в европейской цивилизации. Запад попытался равнодушно закрыть глаза на это развитие, а Россия в своем максимализме ускоренно прошла весь путь до финала и показала истинность христианских ценностей - их доказательством от обратного.

Столь экстремальный опыт соприкосновения со злом дал уникальный плод мирового значения: русскую философию, которая религиозно осмыслила и опыт коммунистической «ереси утопизма», и западный опыт бездуховной свободы, и неустранимое противоречие между высоким идеалом и человеческим несовершенством. Можно сказать, что русская религиозная философия это катарсис и путь преодоления не только нашей трагедии, но и общечеловеческого духовного кризиса. И в этом тоже общечеловеческое значение российской революции, хоть оно еще не открыто в полной мере Западом...

Здесь мы приходим к такому важнейшему признаку русской идеи, как ее вселенскость, т. е. всечеловечность... И Достоевский спрашивал: не в том ли задача России, чтобы «внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловечной и всесоединяющей, вместить в нее с братской любовью всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех народов по Христову Евангельскому закону ?» (Ф. М. Достоевский. ПСС. М., 1984. Т. 26)...

В прошлом разговоры о русской идее выглядели как романтическая неудовлетворенность западным рационализмом и несовершенством человеческого бытия. В сегодняшнем мире, при небывалом нарастании греха, речь идет не об отстаивании русской особенности, а о единственном пути спасения мира. Это самый непосредственный фактор, побуждающий нас к христианскому «мессианизму», т. е. к рассмотрению русской проблемы в рамках общечеловеческой судьбы. Именно это русские мыслители в эмиграции, усвоив опыт обоих общественных систем, отразили в своем творчестве.

Русские грешат не меньше других народов,- писал Достоевский,- но они воспринимают грех именно как грех, не ища ему оправдания. Так это или нет, но сегодня в этих словах можно видеть глубочайшее различие между прежним состоянием всего мира и сегодняшним. Сегодня размыто ощущение между добром и злом, утрачены сами критерии греха, что позволяет греху выступать под маской добра. Маска марксизма уже сброшена. Но на Западе силы зла избрали другую маску, и лицо, стоящего за ней, увидено далеко не всеми.

Прежде всего его не рассмотрели наши западники, которые судят о Западе именно по этой маске: высокий уровень жизни, личные свободы. "Прорабы перестройки" в сегодняшнем СССР стремятся вернуть Россию в "общечеловеческую семью" народов, не отдавая себе отчета в проблемах этой "семьи". Свобода, демократия, рынок выдвигаются в виде некой панацеи, которая автоматически оздоровит страну. Отсутствует понимание того, что все это действует лишь при правильном духовном наполнении, при ощущении абсолютных ценностей. Западные демократии существуют в историческом масштабе очень короткий срок, и сохранившийся на Западе христианский фундамент еще скрепляет их. Но что будет по мере дальнейшего разрушения этого фундамента?

Непонимание этого царит и на самом Западе: такова нашумевшая статья американца Фукуямы «Конец истории», которая говорит нам о том, что в западном мире уже достигнуто окончательное общество, лучше которого ничего не возможно; общество, в котором идеологическое творчество заменяется экономическим расчетом, комбинацией хозяйственно-экономических мотивов. Сходные мысли представлены и в книге француза Жана Бодрийяра «Америка»: он пишет, что Америка - это «рай», ибо американцы осуществили выход из истории и культуры». У них «мир без прошлого и без будущего - только настоящее»; что у человечества нет другого выхода: оно неизбежно придет к американской модели», но «добиться американского результата можно только путем отказа от старого культурного багажа, чтобы не сказать хлама», ибо традиционная «культура связывает»; «Будущее принадлежит людям, забывшим о своем происхождении... тем, кто не отяготил себя старыми европейскими ценностями и идеалами» (цит. по радио «Свобода», 22.02.89).

Здесь верно подмечены черты американской цивилизации, бросающиеся в глаза европейцу, но истолкованы они в совершенно безрелигиозном духе: «Спасение не в Боге, не в государстве, а в идеальной форме практической организации жизни»,- пишет Бодрийяр. А что касается Истины: «верно лишь то, что работает»...

То есть, самодовольное непонимание России Западом коренится в разном отношении к целям цивилизации, а фраза «Спасение не в Боге...» грозит обернуться иным «концом истории» - апокалипсисом. Зерно предоставленного самому себе человеческого эгоизма неизбежно даст такой плод; саморазрушение здесь запрограммировано - думаю, в этом глубочайший смысл слов апостола Павла: «...тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь» (2 Фес. 2: 7, 8). На этом уровне русская идея есть стремление выполнить роль Удерживающего.

Характерное саморазоблачение западной утопии дает один из главных противников русской идеи - А. Янов. Он пишет, что отцы американской конституции «не верили, что добродетель способна когда-либо нейтрализовать порок, вместо этого отцы конституции полагались на способность порока нейтрализовать порок» («Русская идея и 2000 год». Нью-Йорк, 1988, с. 46). Вслушаемся в эти слова: это прямое указание на того, "кто" стоит за маской современной западной утопии. Устойчивое общество невозможно построить на пороке. Ведь выбивать порок пороком, как клин клином, нельзя до бесконечности: когда-то треснет, расколется сам ствол жизни, в который забивают все более крупные клинья...

Сама западная экономическая система построена на принципе непрерывного роста, и ей требуются все более крупные "клинья". А когда вся земля освоена,- новые рынки сбыта уже ищутся не на заморских территориях, а в духовном мире самого человека, в огромном континенте его инстинктов, где открываются и поощряются все новые виды потребностей и удовольствий. Происходит энтропийный процесс смешения высших и низших уровней человеческого бытия (в этом смысл так называемой «сексуальной революции»: человек перестает различать животный и духовный уровень своей природы). Идет процесс устранения абсолютных ценностей и отказа от самого понятия греха. Это видно на понимании свободы: плюрализм из естественного уважения к свободе человека превратился в агрессивную войну против тех, кто не разделяет равнодушного отношения к Истине.

Эту агрессию можно видеть и в отношении к русской идее: она никому не угрожает, мы просто хотим быть лучше; хотим напомнить миру о его смысле, о его духовных истоках. Но почему-то нас обвиняют в «православном нацизме» и выпускают книги вот с такими кощунственными обложками (монтаж иконы и советского герба на обложке книги А. Янова «Русская идея и 2000-й год»). Почему-то автор этой книги утверждает, что русская идея «во сто крат опасней советских похождений в Африке» (с. 21), и настойчиво рекомендует западным политикам: «Если за последнее полутысячелетие существовал момент, когда Западу была жизненно необходима точная, продуманная и мощная стратегия, способная повлиять на исторический выбор России, то этот момент наступил сейчас, в ядерный век, перед лицом ее развертывающегося на наших глазах национального кризиса» (с. 31, 32). Эта стратегия, похоже, проводится в жизнь: обложка книги Янова может служить иллюстрацией нынешней политики радио «Свобода» по отношению к русскому национальному самосознанию.

Еще в прошлом веке эти агрессивно-плюралистические идеи, хоть и были в наступлении, но не господствовали над миром открыто. Они были вынуждены маскироваться. Сегодня эти идеи приобрели вид некоей вселенской миссии космополитической демократии (в духе Фукуямы), в распоряжении которой мощнейшие экономические и финансовые инструменты. В этих условиях отстаивание русской идеи может превратиться в еще один виток противостояния между Востоком и Западом. Причем задачу космополитических сил Запада облегчает и экономическая катастрофа социализма, и иллюзорные надежды многих людей России на бескорыстную помощь "свободного мира".

Однако мы не можем уклониться от этого противостояния: сегодня русская идея как идея христианской цивилизации приобретает всечеловеческий аспект не потому, что мы выдвигаем эту претензию, а потому, что спасение мира возможно лишь на этом пути.

Мы не отвергаем западную цивилизацию. Мы лишь обеспокоены ее развитием - будучи сами к ней причастны. Славянофилы писали, что Россия призвана не отвергать, а восполнить западную мысль, облагородить и осуществить цели западной христианской культуры... Тех же, кто призывает нас к отказу от гордыни и к "христианской скромности", можно вернуть к вопросу: вправе ли христиане не ставить себе этой задачи спасения мира - Божия творения? Ведь от духовных целей христиан неотъемлемо стремление устроить нашу жизнь на земле в соответствии с Христовой истиной.

Даже если в конечном счете эта задача окажется не по силу человечеству (ибо человеку победить зло в мире невозможно, эта битва требует иного разрешения) - то уже сами наши усилия приобретают самостоятельную ценность, значения которой мы сейчас не способны оценить в полной мере. Дело не в количестве достижений: не зря говорится, что малое число праведников спасет мир.

Развитие человечества измеряется не столько материальным прогрессом, который сам по себе способен вести и к деградации, сколько духовным совершенствованием. Этот путь труден, бесконечен, но нельзя отказываться от него как цели. Миссия русских в напоминании о ней. В своей революции мы напомнили об этой цели демонстрацией от противного: показали, что получается при отказе от абсолютных ценностей. После такого опыта мы можем заставить мир относиться к себе серьезнее лишь положительными достижениями, а не только громкими словами об идеале. Сейчас Россия стоит перед решающим испытанием: достойны ли мы того предназначения, которое было замышлено для нас Богом.

Если учесть особенности русского характера (не слишком стремящегося к благополучию и рациональной организации жизни), не особенно верится, что Россия когда-либо станет лидером экономического прогресса. Но задача России в этом и не заключается. Как писал В. Соловьев: «Такой народ не призван работать над формами и элементами человеческого существования, а только сообщить живую душу, дать жизнь и цельность разорванному и омертвелому человечеству через соединение его с вечным божественным началом» («Три силы», «Новый мир» N 1, 1989). Материальное благополучие, достаточное для достойной жизни, к этому приложится.

Исполнит ли Россия свое призвание - даст ли душу стремительно объединяющемуся человечеству, или же прагматический космополитизм даст ему свою? Во всяком случае, если Россия для чего-то нужна человечеству, то не для расширения сферы действия международных банков и монополий, чтобы они и у нас выбивали порок пороком. Россия нужна в той уникальной роли, которую готовили русские святые, о которой говорили и русские, и наиболее чуткие западные мыслители. Ради этой цели стоит быть русским.

Все это сегодня звучит утопически. В мире действуют могущественные силы и большие деньги, противостоящие этому. Но кто-то должен бросить спасительную крупинку для кристаллизации добра и новых отношений. Я считаю, что эту задачу должна взять на себя Россия... Конечно, Россия будущая. Пока мы еще только ведем борьбу за правительство, достойное русской идеи. Но уже сейчас каждый из нас, по какую бы сторону границы он ни находился, каждый может учитывать это в своих действиях».

Михаил Назаров