|
4. ПОДВИГ ПРАВОСЛАВНОЙ РУССКОСТИ ПЕРЕД ЛИЦОМ АПОСТАСИИ
В отличие от окружающего нас мира, мы - чада православной России, живем идеалами прошлого и наглухо отчуждены от окружающей нас безбожной среды. В этой отчужденности от мира мы должны нести наш подвиг православной русскости. Мы должны быть не такие, как все. Это не горделивое самопревозношение, а констатация реальности, нашей духовной разнокачественности, по отношению ко всем, кто не мы.
Мы можем расходиться в наших симпатиях и убеждениях, но мы солидарны в том, что жить так, как живут все вокруг - нельзя. Чтобы жизнь могла продолжаться, она должна стать качественно иной. Если такого радикального изменения не произойдет, значит, мир идет к своему концу. То, что определяет наше сознание, недоступно пониманию окружающего мира. И горе нам, если мы проникаемся мироощущением окружающей нас среды. Это значит - мы перестаем быть православно-русскими, перестаем нести подвиг православной русскости, духовно обезличиваемся. Духовное обезличивание может произойти и при сохранении русской культуры, но непременно при утрате православной церковности.
Русскость есть духовная качественность. Духовно полинявший человек, утративший православную церковность, не может считаться русским. Духовное обезличивание есть греховная порча, грех смертный. Поглощение средой порождается беспечностью; из сознания выпадает само понятие «подвиг» и вводится понятие «успех». Человек отбрасывает свою православную русскость, как ветошь, и начинает жить «современной жизнью». Этот отказ от подвига есть духовное дезертирство.
За что боролось белое движение: за Великую Россию или за Святую Русь? Великая Россия, завершая путь России исторической, явилась лишь футляром, хранящим в себе Св. Русь. По мере того, как Св. Русь все более переставала быть сердцевиной и стержнем императорской России, Великая Россия все более слабела и, наконец, пала. Поэтому восстановление России не есть реставрация империи, опрокинутой «февралем» и растоптанной «октябрем», а прежде всего поднятие русского народа на ту высоту духовной качественности, - православной церковной Святой Руси, - которая только и могла на протяжении всей истории выносить историческую Россию из самых страшных падений.
К началу этого столетия из сознания русского общества, да и народа, изгладилось то, что наше отечество не великая Россия, а облеченная в национально-государственное могущество Святая Русь, на плечи которой Промыслом Божиим возложено безмерно великое служение: быть последним оплотом вселенского Православия, быть Удерживающим мировое зло. Отсюда присвоение Москве звания Третьего Рима. Императорская Россия сильно утратила сознание этой высокой миссии, но не до конца, и под знаком Великой России все еще творила дело Третьего Рима. Между тем в сознании, как правящего класса, так и церковной иерархии, учение о Третьем Риме было отнесено к средневековой политической мечтательности.
Мистическое восприятие нашего великодержавия стало чуждо почти всей России эпохи революции; чуждым оно осталось и для белого движения. Между тем, только усвоив такое понимание православного самодержавия, можно правильно оценивать последствия его падения. Промыслительная сущность православного царя была в том, что он, в симфонии с Церковью, играл роль Удерживающего; наличие такого царя означало связанность сатаны на длительный период времени («тысячу лет» по Апокалипсису). Падение Удерживающего, исчезновение власти, благословенной Богом, власти, имевшей назначение служить Церкви, охранять ее, означало наступление новой эпохи, - заключительной в истории мира, когда сатана не только может соблазнять людей (к чему он всегда был допускаем), но и получает возможность властвовать над ними. Это последнее и произошло сразу же после падения Удерживающего в самой России: в ней стал непосредственно властвовать сатана, имея своим оружием людей, объединенных сознательным служением злу - сатанократия.
Поэтому всякая борьба с этой сатанократией, если она не ведется в плане духовном, заведомо безнадежна. Только если борцы за Россию понимают, что реально им противостоят не столько внешние формы «советчины», сколько духовная сила зла, и потому борьба должна идти за восстановление Удерживающего, против антихриста, - только тогда эта борьба имеет смысл и может быть достойной благословения Божия. Это и есть подвиг православной русскости.
Наша борьба за сохранение остатков Св. Руси и восстановление Русского Православного Царства. Русский царь был преемником Византийских православных императоров, и именно в этом качестве являлся Удерживающим. Между тем весь западный «свободный» мир, как порождение Апостасии, построен на отрицании Православия и ненависти к православной государственности. Иным западный мир быть не может - ибо не может отречься от самого себя. И потому западный мир, при всех его криках против коммунистов, был и есть гробовщик и могильщик Святой Руси и Православного Царства.
Оценить последний этап Апостасии, развертывающийся на наших глазах, можно только понимая промыслительное значение Русского Православного Царства. Это понимание доступно только православно-русскому, духовно не обезличенному сознанию.
На этом этапе происходит массовое обезличивание людей. Этому служит всевозможный террор. Во-первых, террор, висящий над каждым человеком, не дающий ему ни малейшей передышки, давящий своей обыденностью, проникающий слежкой во все углы. Во-вторых, это «дрессировка пайком». Нет никаких земных благ, которыми человек мог бы пользоваться, иначе, как по милости сатанократии - в зависимости от того, как он угодил ей. Одновременно происходит консервация человека в атмосфере внешних впечатлений, угодных сатанократии, с изгнанием всего неугодного ей.
Так человек превращается в обезличенное, безвольное, бездумное существо, приводимое в движение сатанократией посредством возбуждения у него тех или иных инстинктов; а в совокупности такие составляют безгласное стадо. Неподдающиеся обезличиванию уничтожаются.
Сатанократия легко усмиряла духовно-слепотствующих не только силой, но и обещанием уступок. Те, кто потом пользовались «легализацией Церкви», законом о «свободе совести» и т. д., - оказывались на виду и при сохранившейся силе режима легко ликвидировались в нормальном порядке «текущей» политики сатанократии.
Неизменный успех сатанократии в подавлении всякого сопротивления, даже церковного, объясняется тем, что это были вспышки, лишенные огня духа. На всех этих вспышках лежит отчасти печать Апостасии. То была борьба, даже в церковной среде, не против санатократии, как таковой, во имя Божие, за Русь Святую и Православное Царство, а за получение тех или иных благ земных, «легального существования» из рук сатаны. (Все эти оговорки даже церковными иерархами «о признании Сов. власти», об «аполитичности» и «лояльности»). Давая просимое, сатана этим только крепче утверждал свое главенство; а затем действовал согласно своему нраву - по-сатанински, «яко лжец и человекоубийца искони». К началу революции несомненно были люди, способные стать на борьбу за Христа против велиара. Но никогда борьба с революцией, даже в церковной среде, не ставилась под знамение Креста и никогда открыто не покрывала себя именем Христа, что сделало бы невозможным никакое соглашательство с сатанократией и ставило бы ребром вопрос о ее свержении и восстановлении Православного Царства. Напротив того, вопрос о сатанинской природе революции (начиная даже не с февраля, а с 1905 г) оказался на самом заднем плане, и это открыло широкое поле для всевозможных компромиссов, обеспечивших полное торжество сатанократии. Обыденное общение с ложью неизбежно отложило отпечаток апостасии на всех, кто к этой лжи прикасался.
Главное зло, причиненное сознанию членов Церкви, - помещение Христа и велиара на один уровень («нет власти аще не от Бога»), с упразднением принципиального их противопоставления, тем самым с упразднением раздельности их бытия в мире. Аналогичное сознание свойственно и всему «свободному миру», и именно на этой апостасийной основе находят в нем общий язык «все со всеми». Это упразднение раздельного существования Истины и лжи и есть седалище грядущего антихриста.
«Свободный» мир живет злостным очернением исторической России и мечтает о ее расчленении. Планы расчленения России есть самые злостные, ибо окончательно упраздняют возможность восстановления Удерживающего, который не может быть ни украинским, ни белорусским, ибо таковым не являлся и сам Третий Рим.
Вне подвига православной русскости безнадежна всякая патриотическая борьба за восстановление России, ибо борьба идет не с компартией, а с сатаной, который после падения Удерживающего не только соблазняет, но уже и властвует в мире, готовя всех к пришествию антихриста.
Способна ли Россия в своем современном виде явить этот подвиг? Способен ли русский народ в значительной части снова стать годным материалом для восстановления Прав. Царства - верного оплота Христовой Церкви? Убрал ли Господь Удерживающего, сочтя мир созревшим для конца, или попустил его на падение, оставив возможность восстановления Прав. Царства? Только подвиг православной русскости подымал из бездны Русскую государственность. И потому все упирается в вопрос: способен ли на этот подвиг русский народ, способен ли он духовно возродиться?
Восстание из падения возможно только на путях покаяния, а не самооправдания. Покаяние во грехе отказа от Прав. Царства, от Божественного послушания - быть Третьим Римом.
Невероятные страдания, которым подвергся русский народ, пошли во спасение очень многим отдельным людям. Новомученичество озарило светом святости всю картину падения России. Способны ли новые поколения покаянно осмыслить свое положение и обратиться к Богу; способны ли они к подвигу православной русскости?
Если сопоставить мир под гнетом сатанократии «советской» и мир западный, «свободно процветающий» под управлением сатанократии западной, то видно следующее. Мир «свободный» свободно идет по пути погибели, употребляя данный от Бога человеку дар свободы во зло, уходя от Бога путем дальнейшей Апостасии и свободно ставя себя на службу зла. Мир подневольный, советский, способами принуждения насильственно загоняется на службу зла. Где легче спасти свою душу? Ответ однозначен! Отсюда вывод: совершившееся над нашим Отечеством есть не отвержение его Богом, а, напротив, проявление того же избранничества, которое лежало на России со времен ее крещения. Господь, снимая с сатаны всякий прельстительный покров, открывает максимально благоприятные возможности (в эпоху Апостасии) для спасения. То страшное испытание, которому подверг Господь русский народ, открывает его чадам возможность личного спасения; способно ли это испытание породить такое общенародное духовное состояние, при котором русский народ окажется способным на покаяние и подвиг православной русскости?
Если же русский народ не способен к осознанию, покаянию и подвигу, не способен служить Богу в исконном национально-государственном служении Его Церкви, - значит, в России идет отбор последних христиан в преддверии Страшного Суда Христова, приближающегося ныне с ускоряющейся быстротой.
До середины 50-х годов советский человек был благополучно закрыт от всех соблазнов «свободного» мира «железным занавесом», и мог иметь потаенную жизнь, насыщенную верой. Но с конца 50-х годов для большего разложения русского народа сатанократия вводит все более «западный образ жизни», который гораздо эффективнее препятствует покаянию и воцерковлению русского народа.
Для каждого из нас долгом является созидание и хранение себя в своей духовной единственности, являемого подвигом православной русскости. Только так мы можем оказаться годным материалом в руках Божиих для создания Православного Царства в потребный момент, если будет на то воля Божия.
Духовно губительным для нас процессом, способным нас привести к небытию, является вовлечение в стихию Апостасии, особенно в «экуменическое» и «миротворческое» движения. Поэтому наше обособление от мировой жизни не только необходимо, но и спасительно. Для того чтобы держаться своей верности, мы должны свидетельствовать Истину, нами исповедуемую. Это будет поддерживать наш иммунитет в отношении втягивания нас в стихию Апостасии. Наша активность должна быть исповеднической, как бы подставление зеркала, в котором бы отражалась ложь отступников.
Другая опасность - внутреннее охлаждение, обмирщение, равнодушие к исповедничеству, разложение и общее понижение духовной качественности нашего личного состава. Уклонение от верности под влиянием всяческих проявлений апостасийности, в сочетании с личными раздорами - истинно губительно и может привести наше движение к концу, как уже неотменимому факту.
Самосохранение в православной русскости в условиях всеобщей опустошительной Апостасии - вещь исключительно трудная. Неизбежен отсев и в нашей среде, сводящий число последних православно-русских ко все меньшему количеству. Не нужно исключать перспективы продления Истории с восстановлением и обновлением нашего Православного Царства. Но исходить нужно из апостасийной перспективы близящегося конца мира.
В условиях неизбежной зависимости от окружающей среды нам должно научиться оставаться самими собою, не скрывая своего лица.
Наше преимущество перед западными людьми, запечатленными отступлением, очевидно. Нам открыто Откровение Божие, насколько оно открыто Церкви. Мы знаем, что мир имел, и что он утратил. Мы знаем, что мир быстро и необратимо идет к концу. Мы знаем, в чем спасение мира, - этого никто, кроме нас не знает. В этом наше избрание, возлагающее на нас подвиг православной русскости.
Второе наше преимущество перед западными апостасийными людьми, определяющее самую природу нашего бытия, в том, что на земле нам нечего терять и поэтому нечего бояться. Запуганность и подавленность психики неизбежна для «свободного» мира, запечатленного отступлением. Мы знаем, кто мы и для чего мы живем, и сознаем себя вправе это исповедывать. Мы люди из другого мира. Этот мир ушел, его больше нет на земле. Запад уверен, что он ушел навсегда. Мы, однако, останемся в этом мире, не желая идти «в ногу со временем». И мы знаем, что если он действительно ушел невозвратно, то и весь остальной мир стремительно катится к своему концу. Мы не скрываем, что живем чувствами и мыслями ушедшего мира, принадлежим ему. На нас могут смотреть, как на чудаков. Те, кто имеет с нами дело, должны знать твердо: от своего чудачества мы отказаться не можем.
Наше национальное миссионерство должно быть не рекламным, выставочным, а показом жизнью, пропитанной православной церковностью. Наша жизнь - бытовое исповедничество, которым мы держимся, и вне которого нельзя себе даже представить подвиг православной русскости. А за ним стоит целостное мировоззрение: «внешнее» являет «внутреннее» в его ни с чем несравнимой убедительности.
Апостасия основное свое выражение имеет в экуменичности, т. е. в единении всех по признаку отрицания абсолютной истинности, в атмосфере лжи. Экуменическое единение имеет своим центром будущего антихриста. Экуменизм отрицает принцип абсолютности веры. Наше единение должно происходить по признаку отталкивания от всех проявлений Апостасии по принципиальному противопоставлению всей ее стихии.
Исповедничество - наша миссия, наше задание, наше послушание. Общее правило таково: или мы будем продолжать свое исповедничество во весь голос открыто, или будем вынуждены уйти в подполье. Третьего не дано. Только тогда мы можем претендовать быть последними православно-русскими и уповать на всесильную помощь Божию. Всякая двусмысленность, всякое соглашательство с апостасийной стихией лишает нас этой помощи. Подвиг православной русскости, который до недавнего времени был подвигом и православно-патриотическим и церковно-государственным, включавшим в себя подвиг стояния в церковной истине, для нас теперь превращается в особый подвиг верности Богу и Его Церкви. Здесь нет «политики», а есть наша верность Богу в качестве русских людей, являющихся чадами Русской Церкви.
Только тех, кто подвизается исповедничеством Его правды, Господь покрывает Своей силой.
Архимандрит Константин Зайцев
|