|
Подумать только: согласно догмату формальной демократии, право голоса должно неотъемлемо принадлежать всем, кто прожил на свете необходимое число лет, кто не попал в сумасшедший дом и кто не осужден за тяжкое уголовное преступление с лишением прав. Все компетентны в делах справедливости, свободы, хозяйства, техники, семьи, школы, академии, церкви, суда, армии и национального спасения...
Неужели все? Конечно все!! Сомневаться в этом могут только «враги демократии», «реакционеры», «фашисты», «тоталитаристы» и прочие «подозрительные» или «отверженные» люди.
Допустим, что это так, и сделаем выводы. Причислим к честным и компетентным гражданам и остальных. Вот они: все не пойманные воры, пройдохи-спекулянты, заведомые интернационалисты, дезертиры, продажные изменники родины, внезапно исчезающие дипломаты, детопокупатели, растлители, пьяницы, курители опиума, рабы кокаина, содержатели и содержательницы публичных домов, профессиональные контрабандисты, гангстеры, апаши, сутенеры, шулера, сводники и сводни, конокрады, ростовщики, политические и неполитические заговорщики всех сортов и калибров, взяточники, аморальные проныры...
Словом, все то нравственное гнилье, все те общественные подонки, которые все вместе образуют политическую чернь. Эта та самая городская чернь, которую Карлейль потрясающе изобразил в своей «Истории французской революции»; та самая чернь, которая, растерзав тело мадам Ламбаль, целый день носила по городу на шесте ее половые органы; та самая чернь, которую в Англии художественно обрисовал Шекспир (в Исторических Хрониках), а в русской революции закрепили с таким мастерством Шмелев и Коровин (в книге о Шаляпине). В подвалах Чеки я часами слушал взволнованные излияния этой черни, всех этих «анархистов-комбинаторов», жутких полуматросов, выпущенных Керенским из тюрем свирепых убийц, спившихся полуинтелегентов, садистов, пройдох, примкнувших к коммунистам и уже у них проворовавшихся... Излияния, в коих правда и ложь, гнусное хвастовство и неправдоподобный цинизм смешивались в отвратительное единство. Я запоминал на всю жизнь программный гимн первых лет: «Бога нет, царя не надо, мы урядника убьем, податей платить не будем и в солдаты не пойдем»... Таковы были все эти «зеленые», «махновцы» и вся прочая разбойная «атаманщина», показавшая себя в 1917-1921 годах в России...
А в будущей России на основаниях «всеобщего и равного» голосования к ним присоединятся - чекисты-энкаведисты-смершники, профессиональные доносчики, изолгавшиеся советские карьеристы, активные безбожники, коменданты концлагерей, разрыватели могил (в погоне за золотыми зубами), ограбители трупов, продавцы котлет из человеческого мяса (1921-1932-1933), "бывшие" урки, пронырливые «иерочекисты», наемные шпионы иностранных держав и все прочие погубители России.
Формальная демократия никогда не посмеет лишить их права голоса. Все они будут признаны "полноправными" гражданами, "высококомпетентными" в деле спасения России, воспитателями русского народа. Тем более будут признаны избирательные права за теми, кого следует отнести не к черни, а к массе политических слепцов! Люди, не разумеющие смысла свободы, долга, служения и ответственности; люди, решительно не понимающие государства, его жизни и его интересов; люди, не знающие русского прошлого и не могущие разуметь исторические задачи России; люди с горизонтом деревушки, шалаша, советской землянки, сакли, чума, юрты... Куда поведут они, слепые, нашу страну, если не в разложение и не в яму? Правда, со слепого не взыщешь, но не безумно ли доверять ему водительство?
Все это отнюдь не означает, что людей политически порочных и политически слепых надо «лишать всех прав»... Но это означает, что предоставляемые им публичные права должны быть соразмерны их государственному горизонту и их политической силе суждения. Публичные права суть права, дарующие человеку участие в решениях государства и в созидании и осуществлении его власти. Нелепо давать «права власти» людям порочным и слепым, нелепо и гибельно. Нелепо провозглашать такую свободу, которая развязывает в государстве порочные и слепые силы; нелепо и гибельно. То, что здесь необходимо и спасительно - это не «лишение всех прав», не превращение человека в "раба" или в "вещь", а ограничение его публичной дееспособности, такое ограничение, которое соответствует его духовной дефективности и в то же время урезает силу его порочного или слепого духа.
Что это означает и как это осуществимо?
Иван Ильин, «Наши задачи»
|