|
Верность России можно нарушить и утратить на разных путях и в различных формах.
И первая форма есть отчуждение и забвение.
Спросим себя и друг друга; - верны ли России те, кто забывают ее язык? Нам приходилось встречать в зарубежье русских людей, которые кое-как "ломают" язык своей новой страны и оседлости, а по-русски или совсем не говорят (забыли! разучились! или же произносят еле-еле несколько искаженных слов... Дьякона называют «дьякором», вместо дьячок - говорят «дьячорт», и даже свою домашнюю Жучку, вспоминают под именем «Жуковки»... А уж дети их - не произносят по-русски ни слова.
И еще спросим: верны ли России те, в ком угасает ее живой дух и ее культура? Нам приходилось встречать в эмиграции людей, которые помнят два-три петербургских вида, свой домик в Тамбове или Твери или вид с Жигулей на Волгу. Но они не знают, кто был Владимир Мономах, что сделал для России Жуковский, в чем заслуги Сперанского и Столыпина и в чем своеобразие русской песни, русской живописи и русской музыки... Они не читают по-русски и не берегут русскую книгу. Россия для них - прошлое, отжившее, полузабытый сон, перевернутая страница...
Все это - еще не отречение и не измена, а только утрата, забвение и отчуждение. Это беда денационализации.
Отречение приходит через интернационализацию.
Спросим же себя: блюдем ли мы верность России, вступая в интернациональные организации и обязуясь подчиняться их указаниям? Могу ли я, вступая во Второй (Социалистический), или в Третий (Коммунистический), или же в Четвертый (Троцкистский) Интернационал, блюсти свое независимое русское служение? Принимая на себя «антропософские» или иностранно-фашистские обязательства, что оставляю я для своей родной страны? Нам приходилось встречать в эмиграции людей, которые, спасаясь от трудных условий жизни, становились анабаптистами или католиками и начинали нести о России и о Православии такую зазорную ложь, что русское сердце замирало от стыда и негодования... Это была уже не «беда забвения», а дело сущего отречения. Это был уже прямой уход от России и переход к ее недругам.
Но есть и худшее - это прямая измена. Спросим только себя: добровольно и не за страх принимая на себя подданство враждебной державы, что сохраняю я для своего отечества? Верность? Подготовляя расчленение России и разделение ее территории между соседями, имею ли я право и основание считать себя русским? И если - нет, то кем же я становлюсь? Не иностранцем ли, извлекающим выгоду из своей былой русскости?
Допросим же сами себя - о себе - по всем этим пунктам и предоставим будущим русским национальным правителям и историкам - решить этот вопрос применительно к другим.
Иван Ильин, «Наши задачи»
|