Выбрать шрифт:
I
По поводу январской статьи «Летописи Печати» [1] я получил письмо, на которое скорее принужден, чем желаю отвечать. Письмо это, которое читатели сейчас прочтут, затрагивает вопросы вечного интереса, выражает вечные сомнения человека. Эти вопросы и эти сомнения, как и этот «бунт против Бога», были, есть и будут, пока человек остается человеком, не превращаясь ни в демона, ни в ангела, не достигая еще и той святости, идеал которой ставит перед нами христианское вероучение. Более или менее отвечать на них может каждый, ибо каждый их более или менее переживал. Но нет такого ответа, который бы их окончательно для всех решил. Их решение есть личная задача жизни каждого человека, и если отцу, при помощи Божией, удалось для себя дойти до понимания того, чем он столько лет страдал, это не избавляет сына от необходимости пройти тот же круг борьбы, употребить те же личные усилия для выработки своего понимания. В свою очередь, успех или падение сына - не предрешают ничего для внука и т. д. Мы все имеем здесь личную миссию, потому что в этих вопросах дело идет не о рассудочном знании, не о механической логике, а прежде всего в приобретении самого орудия познания. Когда оно у нас наконец сколько-нибудь очищено, исправлено, способно к действию, - все становится ясно. А пока этого нет, - никакие чужие объяснения ничему не помогут, или разве только немного помогут, но никак не избавят от необходимости самому работать над собой. Тем менее могут помочь мои объяснения, в этом отношении весьма слабые.
Но посмотрим сначала само письмо.
II
«В январской книжке «Русского Обозрения» за сей год, - пишет мой корреспондент, - вы поместили статью под заглавием: «Что делать молодежи?» Здесь, между прочим, вы сказали, что желаете ограничиться лишь «краткою формулировкой» того, почему вы считаете свободное творчество (курсив ваш) совместимым с основами русской жизни» и что ожидаете « запросов и возражений более частных».
«На днях я был в одном доме, где собралось немало молодежи и, между прочим, оказался один старый скептик-нигилист. О вашей статье говорили немало. Очень много говорили о заключительных строках вашего обращения к молодежи:
«Самостоятельность в том, чтобы действительно знать дело, уметь рассуждать, уметь выбрать и быть способным к творчеству». Все должны «самостоятельно действовать», быть «действительно самостоятельными русскими людьми, а не холопами чужого просвещения».
«Молодые люди соглашались с тем вашим положением, что русский народ, как православный, представляет собою «превосходную почву для развития», так что если не все этим пользуются, то виновата «не среда, а сама личность, тем более, что православие насильно не ведет никого даже к счастью и спасению. Оно дает для этого только необходимые данные, а засим дело нашей свободы - вести нас, куда мы сами хотим».
«Старый скептик, внимательно слушавший весь спор молодежи, вмешался в разговор, и приведенные им доводы привели в немалое смущение всех споривших. Я не буду повторять его возражений дословно, ибо это было бы не совсем удобно в печати, но со своей стороны полагаю, что эти возражения заслуживают того, чтобы их обстоятельно опровергнуть и разъяснить все недоразумения, смущающие молодежь, на что я не имею достаточно подготовки. Я обещал только изложить вам сущность этих возражений, что и исполняю».
«Вот сущность замечаний старого скептика, которые я привожу хотя и в кавычках, но передаю точно лишь смысл их:
«Бог сотворил мир из ничего, одним словом своим, - так говорите вы, - а человека создал из земли, - другими словами, также из ничего. Бог создал людей для того, чтобы они славили Его, жили, радовались и блаженствовали, - так говорится в Катехизисе. Но Он дал нам свободную волю, так что мы можем делать добро или зло, а следовательно, попадать или в рай, или в ад. Но это в будущей жизни, если таковая есть, а что мы видим в настоящей? Не есть ли вся наша жизнь лишь цепь горестей и страданий? Вы говорите о том, что мы должны облегчать страдания людские, отирать слезу ближнего, стремиться к полезной общественной деятельности, чтобы жить себе на честь, другим на пользу. Но зачем нам это делать? Почему бы нам не быть злыми и себялюбивыми? Это и проще, и приятнее, и даже резоннее.
Что такое свобода воли, которая ставится нам как бы в вину? Я мог бы понять эту ответственность за свои действия, если бы сам добровольно согласился принять эту свободу, взять на себя обузу существования, ибо, если бы я это мог, я предпочел бы вовсе не существовать. Но - кто спрашивал меня, создавая, желаю ли я существовать, желаю ли я получить эту свободную волю? Никто. Свободна ли такая воля, полученная против воли моей?
Бог всеведущ. Следовательно, он знал, что я буду старым человеконенавистником и вольтерьянцем, что я буду себялюбцем, эгоистом, - словом, самым скверным человеком. А если знал, что я буду именно таким, то не следовало и создавать меня.
Бог всемогущ. Разве Он не мог создать меня таким, чтобы я был хорошим человеком? А вот я злой, дурной человек, но появившийся на земле без спросу у меня, без моего позволения!..
Бог всеблаг и всемилосерд. И вот Он создал меня таким скверным, заранее зная, что я буду именно таким, а не иным. И в то же бремя мне грозят адскими муками даже и после того, когда я умру. Но за что? Я таков, каким меня создали, а следовательно, мне не за что и страдать. Кто создал меня, дал мне волю, которой я и не думал просить, тот и отвечает за мои ошибки...
Говорят о первородном грехе. Да чем же я-то виноват в нем? Этого греха я не делал. Во всяком случае, Бог, по всеведению, должен был знать, что этот первородный грех будет совершен. Зачем же Он допустил это, вопреки своей благости, всемогуществу и всеведению?
И вот затем говорят об общественном благе, о том, будто я, будто мы взяли на себя какие-то обязанности. Но кто из них скажет, что мы сознательно брали эти обязанности? А если нет, то почему не жить в свое удовольствие? Почему не давить ближнего, если это мы можем сделать безнаказанно и с приятностью для себя? Нет, господа, прав Дарвин. Все мы происходим от обезьяны. Пусть же живет каждый для себя. Наслаждайтесь, пока живы, извлекайте из жизни все, что можно, и бросайте выжатые лимоны. Вот вам руководство жизни, преподаваемое старым эпикурейцем и вольтерьянцем».
«Старый вольтерьянец» выпил рюмку абрикотину, закурил гаванскую сигару и развалился в кресле, сделав лишь одно добавление к своей profession de foi [2].
- Ax, если бы я мог верить! Но - увы! - это поздно...
Вся эта речь произвела весьма сильное впечатление. Молодежь бросилась ко мне с вопросами: неужели же всего этого нельзя опровергнуть? Неужели же на все нужно смотреть столь «сатанинскими глазами»? Неужели нет выхода?
Я сказал, что все эти рассуждения застали меня врасплох, что я недостаточно компетентен, чтобы разрешить все эти недоумения, хотя и убежден, что все это есть лишь болезненный припадок больной дулю. Во всяком случае, обещал сообщить об этом вам, в надежде, что вы ответите на эти вопросы, которые, конечно, имеют общее значение, и вот почему важно обстоятельное их разъяснение».
III
Как и автор письма, я однако вовсе не компетентен решать эти «недоумения». В отношении богословия я учился постольку, поскольку это нужно было лично для меня, то есть поскольку это вызывалось моей внутренней работой, моими запросами и сомнениями. Я очень благодарен богословию, которое дало мне достаточные для меня ответы. Но я не проповедник христианского вероучения и в размерах, необходимых для такой проповеди, богословия не изучал. Если мне приходилось иногда, мимоходом, возражать на явно еретические мнения разных «вольных пророков», то я лишь исполнял обязанность всякого члена православной Церкви, ничуть однако не преувеличивая своей «компетентности», да и возражал обыкновенно не иначе, как предварительно посоветовавшись с людьми «компетентными». Поэтому как автор письма, так и его молодые знакомые, и сам «старый вольтерьянец» лучше бы сделали, если бы обратились, по крайней мере, к специалистам богословам. Но собственно говоря, и это был бы путь не наилучший. То обстоятельство, что спорившая в описываемом случае компания не видит единственного наилучшего пути, - более всего и побуждает меня ответить ей.
В чем собственно самое существо вопросов, выдвинутых «старым вольтерьянцем»? Все сводится к тому, есть Бог или нет. Вот вопрос, который требуется решить. Это очевидно. Действительно, предположим перед собой человека, уверенного в бытии Божием. Что он ответит «старому вольтерьянцу»? Почувствует ли какие-либо сомнения и недоумения? Понятно, нет. Все рассуждения «старого вольтерьянца», весь его «обвинительный акт» - являются дерзкими и кощунственными, но прежде всего - просто бессмысленными. Я это говорю не в смысле чего-либо обидного. «Старый вольтерьянец» для неверующего может казаться даже очень умным. Но для верующего - его размышления не умнее рассуждений испорченного ребенка, берущегося толковать о политике, государственном устройстве и т. п. В самом деле, подумайте только. Есть Существо непостижимо великое, всесильное. Оставим все остальное в Нем, но Оно - всесильно. Нет у меня ничего, ни одного атома тела, ни одного незаметнейшего элемента нравственного, которые бы не были в безусловной власти этого величайшего Источника всякого бытия. Я же, как и «старый вольтерьянец», вижу прекрасно, что сам, даже и в своих глазах, существо слабое и ничтожное. И вот - это ничтожное существо, эта физическая и нравственная пылинка, начинает критиковать Бога, объявлять Ему какую-то войну... Не есть ли это нечто безмерно глупое, ничтожно глупое? Не помню, где-то читал я рассуждения крестьянина по поводу Сатаны: «Ведь он, сатана, этакий дурак. Подумай, братец ты мой, против кого он пошел? Против самого Господа Бога... Не глуп ли?». И верно. Действительно - глупо до чрезвычайности. Но если это глупо со стороны даже Сатаны который в свое время был венцом создания, то что же сказать о нас со «старым вольтерьянцем»?
Если только Бог есть, то малейший здравый смысл, конечно, показывает, что для меня, минимально малого Его создания, - существует только один modus vivendi на свете - безусловно подчиниться, без всяких рассуждений быть тем, чем указывает воля Творца.
Но может быть эта ничтожная пылинка, называемая человеком, не хочет подчиняться силе? Это, по мне, не возвышенно, а смешно. Ведь никто же, не будучи сумасшедшим, не считает ниже своего достоинства подчиняться законам природы... Почему же эта мерка изменяется в отношении к Божеству, перед силой которого все силы природы - совершенный нуль? Скажут, - мы тут имеем дело с началом нравственным. Положим. Но и с этой точки зрения мы неизбежно приходим к тому же подчинению. Откуда свойства нашей личности, этот ум, воля, нравственное чувство? Разве они не истекают от Божества? Разве не Божество их источник? Но сравним же - ничтожно малую частицу всех этих свойств у нас с бесконечным их присутствием в непредставимо великом Источнике? Как же мы можем Его критиковать? На что, при малейшем здравом смысле, обопремся в этой критике? На ум, на справедливость, на жалость, любовь?
Но те ничтожно крохотные зернышки этих свойств, которые имеются у нас, что они такое в сравнении с тем, что у Него? Нуль, ничто... Как же я могу не положиться на Него как на величайший авторитет? Могу ли я подумать, что понимаю лучше, что кому хорошо, или дурно, или больше люблю кого-нибудь и т. д... Такие вещи просто смешно думать, если мы только верим в Бога. Какие бы ни были недоумения, - они, естественно, не могут поколебать убеждения верующего, что в случае сомнений он в чем-то ошибается, а уж никак не Божество. Стало быть, опять во всех случаях является подчинение, на этот раз не по страху, а по доверию.
Наконец, человек, мало-мальски живущий высшей жизнью, духовной и нравственной, не может не любить духовных свойств личности, как чего-то высочайше прекрасного и благородного. Но это чувство - может ли не переходить на их бесконечно богатый Источник? Он является для нас высшим идеалом, перед Ним верующий не может не преклониться, не по страху, не по доверию, а по чувству благоговейного восхищения.
Во всех отношениях, со всех точек зрения, - веря в Бога - нельзя обратил» ни малейшего внимания на рассуждения «старого вольтерьянца».
Никакого сомнения и недоумения они не могут произвести даже в том, кто не может понять их ошибочности.
IV
Но, собственно говоря, «обвинительный акт» старого вольтерьянца составлен, сверх того, в высшей степени слабое для верующего человека.
На чем играет логика «вольтерьянца»? Он сопоставляет различные свойства Божества и показывает будто бы их взаимное противоречие. Но тут очевидна грубая логическая ошибка. Прежде всего вспомним, что все эти свойства существуют в Божестве не порознь, а слитно, неразрывно. Ведь это только мы, на нашем языке, их расчленяем, для приблизительного понимания непостижимого Существа. В самом же Божестве все это существует в виде чего-то единого, абсолютного. Само собой понятно, что если мы расчленим это единое, непостижимое на отдельные понятия и каждое понятие выразим в абсолютном виде (как это приходится необходимо сделать, говоря о Божестве), то мы и получим несколько абсолютов.
Само собою разумеется далее, что несколько одинаково абсолютных понятий должны оказаться в противоречии между собою. Но ведь это противоречие не в Божестве, не в том «Существе просте», каково есть в действительности, а только в нашем бедном уме, неспособном охватить абсолютное, хотя и стремящемся к нему... Кажется, это и для человека не мудрено понять?
Старый же вольтерьянец не только не понимает этой простой разгадки, а любуется своей «логикой», воображает, будто он ужасно силен в критике.
Он далее уверяет, что мир погружен в несчастье и страдание... Но, во-первых, и это спорно. Не все так думают. А, во-вторых, и с точки зрения пессимизма, это верно только в том случае, если отбросить небо и взять одно земное существование... Но - с точки зрения верующего- это значит отбросить бесконечность и взять во внимание лишь ничтожную секунду. Какое же это рассуждение? Отбросьте в жизни все случаи, когда человек ходит и лежит, - и тогда можно утверждать, что человек весь век сидит. Отбросьте все случаи, когда человек здоров, - и тогда можно сказать, что он всегда болен... Словом, нет нелепости, которую нельзя было бы утверждать при такой логике.
Ну а если мы примем во внимание внеземную жизнь, «тот свет»? Что тогда можем сказать? Страданья или счастья больше? Да ничего не можем утверждать, а можем только верить.
Старый вольтерьянец еще говорит, что не просил себя создавать, не просил создавать себя существом сознательным, свободным и ответственным. Что же из этого? Почему он думает, что для него обязательно или хорошо только то, о чем он просил? Где он нашел такие «законы»? И какую нелепость представлял бы мир, если бы он был создан по рецепту «старого вольтерьянца»! Каждое существо пожелало бы тогда устроить его по-своему, каждый иначе, в полном противоречии, дисгармонии и хаосе. Да еще каждый «согласился» бы сегодня на одни «законы», а завтра - сказал бы: «Не желаю»... Сверх того, все эти существа сами толком не знают, что для них хорошо и что плохо, и, конечно, нет ни единого, который бы знал это лучше, нежели Высший Божественный Разум. Итак, в результате создан был бы не только хаос, но пренелепый хаос, в котором разумное страдало бы от безумного. Но, к счастью, никто не спрашивал нас со «старым вольтерьянцем», и мир создан так, как создан, по одним стройным законам, общеобязательным для всех, желающих того или не желающих.
Но где же моя свобода? - скажет «старый вольтерьянец». Не ему бы спрашивать. Вы ее не желаете. О чем же хлопотать? Не желаете, так и останетесь без свободы...
Он и действительно останется (по собственной воле) без свободы. Что касается его слушателей, то пусть они почитают Евангелие с Посланиями, и они увидят вот что. Свободы нет нигде, кроме как в Боге. Поэтому по-христиански свобода и определяется часто как рабство Богу, рабство Христу. Кто раб Христу, то есть присоединяется к источнику свободы, тот свободен. Кто этого не желает - тому остается другой путь: «рабство миру», «рабство греху», а в резюме - «рабство диаволу». Старый вольтерьянец и все мы свободны выбирать путь, но, не будучи существами абсолютными, - попадаем только на один из этих двух путей. Старый вольтерьянец не желает ответственности. И однако он сам выбирает свой путь. Интересно знать: кто же за него должен отвечать? Он говорит: «Я вообще не желаю отвечать»... Но, во-первых, не он мир создавал и изменить его не в силах, - стало быть, его «не хочу» совершенно бессмысленно. Никто его об этом не спрашивает, как и мы даже, в своем земном быте, не спрашиваем анархистов, желают ли они отвечать за свои кинжалы и бомбы. Во-вторых, если он действительно не хочет отвечать, то что же проще - подчиниться без рассуждений воле Божией и идти, куда она приведет? Тогда он, с течением времени, и увидит, что пришел к счастью и свободе, и не станет проклинать, а будет благословлять...
V
Так приблизительно представляется мне дело. Допустите, что Бог есть, и тогда все совершенно ясно, никаких недоумений нет. Но если Бога нет, то мир превращается даже в большую бессмыслицу, чем рисует «старый вольтерьянец». Неверующий самоубийца у Достоевского выразил все это гораздо ярче и лучше [3]. Тогда действительно не стоит жить, и уж, конечно, не абрикотином скрасишь жизнь. Жизнь тогда так нелепа, что с нее нечего брать. Стало быть, весь вопрос в бытии Божием.
Но где же взять эту веру? «Хотел бы я поверить, - говорит старый вольтерьянец, - да поздно»! Вопрос о том, почему является вера или неверие, - столь элементарен, что и я - не рискуя - могу отвечать на него. Вера - это непосредственное знание, - это, так сказать, ощущение бытия Божия. Так как в действительности Бог существует, и человек наделен Им известными божественными свойствами, - то, по самой природе, человеку свойственно «чуять» существование Божие и направляться к Нему. Но это естественно лишь в том случае, когда наши основные способности находятся в нормальном состоянии. Почивший епископ Феофан в своей книге «Что есть духовная жизнь» очень популярно и наглядно изъясняет, в каком соподчинении основные свойства человека действуют гармонично. Отсылаю к ней читателей.
Вот когда есть эта гармония, то и вера является столь же естественно, как естественно верит в существование солнца всякий зрячий человек. Если же веки его срослись или роговица покрылась пленкой, - то вопрос сводится не к тому, чтобы убедить его в существовании солнца, но устранить препятствия для зрения. Снимите бельмо, - увидит и без доказательств. Да тогда и доказательства явятся...
Устранение препятствий для веры - есть, таким образом, вопрос известного душевного устроения. Кто желает узнать, есть Бог или нет, тот должен испытать хотя бы в небольшой мере духовную жизнь, то есть привести свои природные способности в такой порядок, когда они раскрывают наше внутреннее зрение. Это вопрос не теории, а жизни. Без сомнения, человек и сам может более или менее справиться с такой задачей, но она вообще, как учат все опытные люди, - очень не легка. Если же человек вовсе не верит в Бога, то есть, стало быть, не видит, не ощущает Его, то это само по себе служит доказательством большого беспорядка во взаимном отношении его познавательных способностей. В таком состоянии самому, очевидно, еще труднее справиться, а равно бесполезно обращаться к людям «неблагоустроенным». Тут нужен опытный, компетентный взгляд и совет. Не теория тут требуется, а известный нравственный «режим». Как и в случаях физической болезни, нужен медик, знающий и опытный, для установления «режима», сообразованного с субъективностью больного...
Вопросы и сомнения, выдвинутые в споре, все вытекают из той глубины человеческой души, где способности познавательные тесно связаны со способностями желания, воли, чувства; из той глубины, где наше я цело и нераздельно. Из какой стороны этого целого я вытекают упомянутые вопросы и сомнения? Это вовсе не одинаково у всех людей. У иного они по преимуществу рождаются от потребности сознания, у другого из того или иного настроения чувства, у третьего из того или иного настроения воли. Здесь множество тончайших комбинаций, которые, мне кажется, ни у одного человека не совпадают с комбинациями другого. Между тем для того, чтобы ответить такому человеку убедительно для него, нужно знать, понять его душу. Почему у него не действует правильно духовный механизм (если позволительно употребить такое грубое сравнение)? Очевидно, где-то песчинка, где-то пылинка, где-то ржавчина. Но где? Часовщик не скажет этого, не разобрав, не рассмотрев часов. Так и в данном случае. Нет ни одного человека из спорившей компании, для которого эти вопросы уяснились бы совершенно тем же путем, как для другого. Им бы следовало спрашивать не собственно ответа, а совета, и не у меня и даже не ученых богословов, а у тех наставников, которые богаты духовным опытом, а потому каждому могут подать соответственный ему совет. Они могут не быть особенно учеными и философами, но они знают непосредственно то, что люди книжные знают лишь теоретически. Как в неведомой вам стране дорог проводник, ее лично знающий, а не ученый географ, который, несмотря на все свои карты, не лучше вас запутается в лесных дебрях и горных тропинках, - точно также и здесь дорог человек личного духовного опыта. В них, слава Богу, нет и ныне недостатка, и, конечно, из спорившей компании многие знают имена, привлекающие в тот или иной приход, тот или иной монастырь тысячи человек со всех концов России. Они-то, эти наставники, «духовные отцы», лучше всего могут, полагаю, для каждого разрешить сомнения и недоумения, проистекающие из этих глубочайших тайников души.
На этих-то «медиков» я и указываю всем, кто, испытав «недоумения» и «сомнения», о которых говорит письмо, тяготится ими, чувствует их неприятность (то есть, значит, еще жив духовно). И - несколько мне приходуюсь слышать - кажется очень мало бывает случаев, чтобы, начавши таким образом искать, человек в конце концов не находил достаточно для себя. По мере же того, как он становится хоть чуть-чуть зрячим, - само рассуждение его делается яснее.
Без раскрытия же глаз - никакие рассуждения не помогут. Вот что могу я ответить на письмо и его «недоумения». Само по себе это очень немного, как я и предупреждал, но тот, кто последует моему совету в отношении «духовных врачей», - наверное скоро убедится, что в других советах моих для него нет и надобности.