Выбрать шрифт:
Самое существо «нации», как коллективного целого, живущего преемственно от поколения к поколению, предопределяет некоторую «традицию» в ходе ее жизни, сохранение некоторых основ ее жизни. Отсюда в политике является идея консерватизма. Но необходимое изменение условий жизни нации, имеющее или характер действительного улучшения, или по крайней мере хоть кажущегося (ибо, вводя его, люди, имеют намерение улучшить прежнее положение), создает идею прогресса. В своих крайних проявлениях эти две идеи порождают идею реакции, с одной стороны, идею революции - с другой. Все он способны переходить у людей в систему и утверждаться в принцип политики. Но все они в этом смысле ложны и представляют близорукое обобщение отдельных явлений жизни, в целости своей имеющих совершенно иные законы.
Действительная жизнь нации, как всякого коллективного целого, имеющего преемственное существование, движется по законам «органическим», которые выражают действие сочетания множества «воль», складывающихся в известные средние, устойчивые соединения. Сложившись в данном поколении, эти средние сочетания воль, дают известные нормы существования для всех и каждого, предопределяют для всех «необходимые», непроизвольные действия, создают логику положения вещей. Всякие новые усилия отдельных людей приспособить социальную среду к своим новым потребностям, должны считаться с раньше созданным положением, действовать в его рамках, пользуясь теми средствами, которые в нем имеются, и таким образом не создавать совершенно нового положения, а только изменять прежнее. При этом всякое изменение естественно происходит только в тех сторонах прежнего положения, которые и требуют и допускают его на тех пунктах, где уже накопились средства изменения, подобно тому как растет новая ветвь дерева или из листка развивается лепесток. Таким образом в обществе является развитие прежнего положения, его эволюция.
Это явление и неизбежное, и необходимое. Во всяком положении общества имеются известные данные для создания силы умственной, промышленной, возможности развития личности или действия учреждений. Но когда все эти данные реализованы и исчерпаны, то получается само собой положение несколько иное, чем прежде: в обществе оказывается больше силы, больше развитости, и по требованиям нового положения прежние учреждения оказываются недостаточными. Они уже или стесняют более развитую личность и более сложное положение промышленных сил, или не вполне удовлетворяют их запросы. Является потребность изменения общего положения и приспособления его к новому состоянию общественных сил. Удерживать прежнее положение при этом и нелепо, потому что оно уже стало общественно вредным, и невозможно, потому что на всех пунктах накопления новой силы является требование изменения, а стало быть, за изменение стоит сила, за сохранение же прежнего положения - могут стоять лишь уже ослабевшие элементы. Старое положение поэтому необходимо заменяется новым путем добровольной уступки требованиям новых условий. Иногда же это происходит посредством насилия нового над старым.
Некоторая степень насилия даже неизбежна, потому что обыкновенно только оно является доказательством необходимости изменения для недальновидных и своекорыстных хранителей отжившего старого. Из этого факта насильственного, быстрого изменения и явилась идея революции, «переворота», как принципа развития: философски это одна из наиболее слабых идей.
Оставляя пока в стороне революцию как принцип, должно заметить, что ни консерватизм, ни прогресс не могут быть положены в основу разумной политики, т. е. политики, исходящей из обязанности государства служить развитию национальной жизни. В органической жизни есть элемент консерватизма в совершенно такой же степени, как и прогресса. Сохранение общества и его устоев безусловно необходимо, но должно мотивироваться какими-либо целями жизни нации. Сохранять то, что не нужно для ее жизни, или даже вредно, было бы, конечно, делом нелепым и означало бы только какое-то странное (с точки зрения национального разума) насилие над нацией. Но и изменение должно иметь разумную цель и причины, иначе становится такой же бессмысленной ломкой жизни нации. Какие-либо теоретические, личные и партийные истолкования «прогресса» и рекомендации на этом основании изменения общества вполне допустимы, как дело проповеди, но для того, чтобы ввести изменение в программу правительственного действия, недостаточно такого личного понимания. Для правительственного действия нужно, чтобы сама нация находила потребность в данном изменении. Иначе государство превращается в орган не служения национальной жизни, а насилия над ней. Должно сверх того заметить, что те изменения, которые действительно подсказываются эволюцией национальной жизни, всегда проявляются в национальном сознании, и для произведения таких изменений в нации нарастают также необходимые средства.
Если бы государство, не обращая внимания на голос самой нации, пользовалось своей властью для проведения такой произвольной политики «прогресса» по своему усмотрению, оно бы становилось на путь чисто революционный.
Что касается революции, как принципа политического действия, то это идея, наиболее далекая от политической сознательности.
Революция, т. е. быстрое и насильственное изменение старого и замена его новым, несомненно, бывает в истории, иногда неизбежна, но совсем не имеет того смысла, который ей придали люди, возведшие быстрое насильственное изменение в принцип. Они пришли к заключению, будто бы развитие мира идет именно «переворотами», тогда как на самом деле эти перевороты составляют лишь частичное и даже весьма незначащее явление в ходе эволюции.
Действительное изменение происходит только посредством указанного нарастания и ослабления силы различных сторон прежнего положения. Ясно, что при усилении одних элементов и ослаблении других изменение неизбежно совершается, постепенно и мирно или быстро и насильственно. При каких же условиях становится неизбежен последний исход? Только тогда, когда ослабевшие силы старого положения не видят своей слабости, не видят силы требований нового, а потому не уступают своевременно. При этом требовании изменения накопляется до страстности, упорство старого вызывает негодование, и дело кончается потасовкой, в которой побеждают сильнейшие. Это называется «революцией».
Но что же изменила революция? Только то, что было уже изменено эволюцией. Революция имела только те силы, которые созданы эволюцией, и нашла противников неспособными к сопротивлению только потому, что они одряхлели вследствие хода эволюции. Революция, следовательно, сыграла только чисто исполнительную роль. Нужно ли при этом было непременно быстрое и насильственное действие? В очень редких случаях. Но это никак не правило, не принцип. Напротив - как способ действия, как способ исполнения революция есть способ убыточный, и во всяком случай создает много совершенно ненужного зла. Быстрое насильственное изменение во всяком случае происходит беспорядочно, а потому со множеством жертв. Насилие, производимое беспорядочно и под действием страсти, обращается не только против невиновных, но даже губит особенно много лучших людей, не способных или не расположенных к угодничанью толпе, тогда как наихудшие прекрасно пристраиваются к новой силе, и по беспорядочности революции становятся даже вожаками «движения», и всегда отнимают у него значительную долю пользы. Французская революция XVIII века истребила таким образом множество наилучших людей Франции, вследствие чего устроителями нового порядка явились худшие, умевшие воспользоваться насилиями в своих интересах. Эта гибель лучших людей составляет общее явление всех революций.
В результате беспорядочности действия и гибели лучших людей, во всех революциях общее правило составляет то, что они производят не только необходимое изменение, а еще больше совершенно ненужной и вредной ломки и так запутывают дело реформы, что вслед за тем является реакция, по мере возможности уничтожающая все, сделанное революцией.
В общей сложности это самый худший, убыточный способ реформы, наименее достигающий разумной цели. Конечно, при политической и умственной неразвитости общества он иногда бывает единственно возможным. Но как способ действия он все-таки наихудший, и Чичерин совершенно прав, ставя правилом, что «революционные стремления менее всего служат признаком политической способности» [Б. Чичерин, «Курс государственной науки», часть II, стр. 82] реформаторов. Люди, прибегающие к революции, вместо того, чтобы изменить положение мирным путем, поступают так только потому, что в них говорит недовольство и страсть, а не политический разум, вследствие чего они и сами цели изменения понимают плохо и делают не то или не вполне то, что нужно.
Когда же идея революции возводится в принцип, она становится источником величайших зол. С таким «принципом» всякое недовольное меньшинство позволяет себе пытаться насильственно заставить всю страну устраиваться не так, как хочет она сама, а так как желательно меньшинству. В развитой стране подобные попытки узурпации не могут удаваться, и приводят только к взаимной резне и растрате национальных сил на междоусобицы вместо творческой работы. Но в стране политически неразвитой дело оказывается еще хуже, ибо узурпаторские захваты возможны и приносят полностью все свои гибельные плоды. Нация, порабощаемая революционными партиями, как бы ее ни устраивали, во всяком случае отупляется и принижается, приучается жить и действовать не по своему разуму, а по команде захватчика власти. Понижаясь таким образом народ становится неспособен к политическо-социальному творчеству, ибо оно возможно только тогда, когда человек творит из себя, из своего разума и совести.
В основу разумного политического действия, таким образом, не могут быть положены ни принцип консерватизма, ни принцип прогресса, ни менее всего принцип революции.
Разумная политика может быть основана только на принципе эволюции, то есть развития силы нации из ее же содержания. В этом процессе есть всегда известный консерватизм и известный прогресс, и если является революция как частный случай, то никогда не с целью создания чего-либо такого, чего эволюционно не заключается в обществе.
Формулируя на основаниях действительного хода жизни руководящий принцип национальной политики, мы должны его определить как поддержание жизнедеятельности нации.
Политика тем разумнее, чем более дает средств для жизнедеятельности нации, чем меньше допускает препятствий и помех для этого, откуда бы они ни шли. Имея такой руководящий принцип, политика не задержит ни «прогресса», где он действительно появляется, не будет лишена и «консерватизма» во всем, где элементы прежнего положения продолжают быть свежи и здоровы; наконец такая политика чужда «революционности», потому что заботится всегда иметь способы к своевременному изменение всего отжившего, революционной же узурпации не допускает, как и всякого другого посягательства на права и судьбы свободно развивающегося народа.
Этот принцип «жизнедеятельности» нации есть единственный разумный основной принцип политики, понимающей цель и обязанность государства быть органом жизни нации.
Задачи такой политики состоят в вечном созидании нации. Как всякая живая коллективность, нация, раз сложившись, не становится неподвижной, но должна постоянно поддерживать и развивать свои жизненные элементы, постоянно отбрасывать все умирающее, заменять все засыхающее свежими ростками новой жизни. Процесс всякого существования есть вечная борьба жизни и смерти, В этой борьбе все больше развиваются силы нации, реализуется ее внутреннее содержание. Жизнедеятельность, таким образом, есть процесс, способный совершаться только при самостоятельности развивающейся коллективности. Основанная на независимости и свободе творчества нации жизнедеятельность действует тем успешнее, чем полнее нация развивает внутренние силы свои.
Различные формы верховной власти не в одинаковой степени обладают природной способностью сообразоваться с эволюционной логикой развития.
Аристократия в качестве носителя верховной власти имеет тенденцию неподвижности, консерватизма. Демократия, получая верховную власть, напротив приносит в нее свойства ума толпы, подвижность, увлечение, склонность следовать «по линии наименьшего сопротивления». Монархическое начало по природным способностям в наибольшей степени привносит в ведение дел страны качество уравновешенного ума.
Помимо исторических примеров (впрочем, очень обильных) само собой ясно, что государь не может иметь ничего против полезных преобразований. Напротив, все интересы его, все нравственные побуждения, все честолюбие даже способно скорее привести к исканию улучшений. Увлечение преобразованиями даже более свойственно личности, нежели увлечение неподвижным status quo [127]. Но при этом в монархии сильно свойство сохранять нацию на ее историческом пути развития.
Народ под влиянием стихийной заразительности массовых движений, под действием подражательности, увлечения, бессознательной гипнотизации чужой нервностью способен сходить временно с исторического пути развития, хотя именно в таком состоянии менее всего способен к разумному преобразованию. В этих случаях монархическая власть легче какой другой может становиться поперек дороги увлечению. По династическому характеру и нравственной ответственности, носитель монархической власти в эти эпохи общего увлечения является силой наиболее способной противостать случайному течению, а за сим его пример, его голос пробуждает в нации ее природное историческое содержание и возбуждает таким образом стремление к верности историческим основам. Монархическое начало, таким образом, наиболее способно являться орудием, помогающим нации не впадать в застой, но и не забывать основ своего развития, т. е. именно оставаться в состоянии жизнедеятельности, здорового развития своих сил и обдуманного приспособления к новым условиям. Консерватизм и прогрессивность, сравнительно говоря, наиболее уравновешены в этом начале власти.