Выбрать шрифт:
В отличие от Византии, Русь с древнейших времен обладала определенной национальностью. Русские племена имели приблизительно один и тот же быт, один и тот же родовой строй, одни и те же колонизационные стремления. У всех них религиозные языческие представления были одинаково мало развиты и оформлены. Если в положении племен в Киеве, у вятичей и новгородцев были различия, то все же племена, охранявшие торговый путь, и племена, углублявшиеся в колонизационный захват земель, являлись нужными друг другу, как бы взаимно дополняли общие интересы. Все они поэтому имели потребность в общей власти.
Родовой строй этих племен не выработал еще сильной плановой аристократии, хотя уже создал различного рода старейшин, и кое-где явилось уже понятие о князе как начальнике рода *. Это, любопытно отметить, было особенно развито на местах будущей аристократии: «князья» древлянские, по словам народа, считались уже «добрыми» и «распасли деревску землю».
* Слово «князь» по словопроизводству, говорит С. М. Соловьев, значит старшина в роде, родоначальник, отец семейства. Отсюда жених и невеста называются «князь» и «княгиня», т. с. основатели рода. («История России», т. I, стр. 49-50).
В таких условиях совершилось призвание князей Рюриковичей *. Когда «восстал род на род» и собрание родоначальников, этих старейшин и мелких князей, связанных каждый с узким интересом своего рода, не могло создать общего права, общей равно для всех близкой власти, и русские стали подпадать господству иноплеменников (варягов на севере, хазар на юге) - ряд славяно-финских племен совершил великое дело: основание русской государственности, призвав в 862 году князей, как власть для всех общую, высшую.
* Не считаю возможным сомневаться в точности этого исторического предания. Личные воспоминания летописца начинаются 189 лет после призвания Рюрика, Синеуса и Трувора. Возможно ли допустить, справедливо замечает С. М. Соловьев, чтобы князья за 189 лет забыли истинное свое происхождение? Впрочем, были ли призванные князья из варягов или нет - это совершенно не изменяет вопроса о княжеской власти.
Смысл этой уже не родовой, а государственной власти, очень ясен из объяснений летописи, во всяком случае, выражавшей понятия и точки зрения народа IX столетия, т. е. в самом начале нашей истории. Когда племена «начали сами у себя владеть», то «восстал род на род» и «не было у них правды». Тогда племена собрались и сказали: «Поищем себе князя, который бы владел и судил нами по правде». Так и было сказано Рюрику с братьями: «земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Приходите княжить и владеть нами».
Итак - прежде сами у себя владели, а затем передали это владение князьям. Это был отказ демократии от государственной власти и передача ее князю. Всенародная воля сохранила свою власть внутри рода, но власть во всей земле, в федерации родов, передана была князю. Это была передача высшего государственного управления и притом в то время, когда государство не было даже организовано, так что княжеской власти поручена была работа учредительная.
Был ли, однако, князь властью верховной, или только высшим наследственным магистратом? Понятно, что точной и ясной мысли и формулы не могло быть у племен родовых. Идея Верховной власти не могла быть вполне сознана. Несомненно, что такой Верховной властью надо всеми родами и племенами не был в то время и весь Русский народ. Воля всей совокупности обитателей Русской земли совершенно не была обязательна для какого-нибудь отдельного рода или племени. Этой идеи не замечается даже и признаков, да и воли такой не существовало.
В князьях явился первый проблеск идеи о Верховной власти. Это видно из компетенции князя. Рассматривая деятельность князя, С. М. Соловьев подводит такие итоги [«История России», т. I, гл. 8; т. III, гл. 1]:
1) князь думал о строе земском,
2) он был судьей,
3) он через слуг своих исполнял судебные приговоры,
4) от него происходил всякий новый устав,
5) князь собирал дань и распоряжался ею,
6) князь был вождем на войне,
7) князь сносился с чужими державами,
8) князь объявлял войну и заключал мир.
Должно добавить, что личность князя была в юридическом сознании народа неприкосновенна. Князей в иных случаях изгоняли, но их народ не судил *. Князь вообще не подлежал смертной казни. По княжескому между собой уговору, князь даже за преступление не мог быть лишен жизни, а наказывался (своими же собратьями-князьями) лишь отнятием власти. Даже за ослепление Василька Давид не потерпел никакого наказания против своей личности. Князей, случалось, убивали, в качестве средства борьбы, но никогда не в смысле наказания. То же самое должно сказать о заключении тюремном. Вообще личность князя была неприкосновенна.
* Христианские влияния явились у нас так скоро, что их значения тут нельзя выделить. Но во всяком случае неподсудность князя народу проявляется на Руси издревле. Когда братья предлагали Олегу разобрать свои с ним неудовольствия «перед епископами, игуменами, перед мужьями отцов наших и перед людьми градскими», Олег отвечал: «Неприлично судить меня епископу, либо игумену, либо смердам» (Соловьев, т. III, гл. 1). Когда Галицкий боярин Владислав убил князя, якобы по суду, и сам вокняжился, - это совершенно исключительное событие было рассматриваемо, как преступление.
В этом, очевидно, проявился перенос на князя идеи родового старейшинства. Родовичи могли по злобе, в раздражении, убить родовладыку или прогнать его, но не судить, не наказывать.
Однако, атрибуты Верховной власти, явившиеся для князей, еще не значат, чтобы в княжеской власти у нас была создана монархия.
Любопытную черту призвания князей составляет то, что власть получил целый род. Родовой быт создал Верховную власть по своей собственной идее, т. е. сделал ее достоянием как бы специализированного для этой цели Рюрика. Ни за кем, кроме членов этого дома, не признается такого права. «Вы не князья, вы не княжеского рода», - говорит, по преданию, Олег Аскольду и Диру и на этом основании их низвергает. «Члены Рирюкова дома, - говорит С. М. Соловьев, - носят исключительно, название князей; оно принадлежало им всем по праву происхождения, не отнимается ни у кого ни в каком случае. Это звание князя, приобретаемое только происхождением от Рирюковой крови, неотъемлемое, не зависящее ни от каких других условий». Таким образом, династичность государственной власти являлась сама собою. Но о ее единоличности не было мысли. Управительная власть каждого князя была единолична. Но Верховная власть принадлежала всей их совокупности, целому роду.
Таким образом, по условиям нашего социального строя, государственная власть явилась сразу династичной. Тогда еще «на Руси не было одного государя, - говорит г. Соловьев, - в ней владел большой княжеский род». Социальный строй дал Руси сразу, без труда, без раздумывания, по простой, привычной аналогии, такую государственную династичность, какая в Византии явилась лишь под конец ее существования, да и то в менее благоприятных формах.
Действительно, Комнины, Ангелы, Дуки, Ласкарисы, Палеологи, все между собой перероднившиеся, считали за собой известное право на царскую власть, а за остальными гражданами - нет. Но среди претензий этих различных наследников и носителей права невозможно было разобраться, да не существовало и твердой руководящей идеи для определения преимущественного права. На Руси же родовая идея указывала совершенно ясно и порядок старшинства, по старшинству в роду.
Такое происхождение нашей княжеской и великокняжеской власти, само по себе, не предсказывало и не обусловливало развития Самодержавия, и типичной монархии, как Верховной власти. Напротив, Великий Князь здесь являлся лишь primus inter pares [77]. Размножение членов правящей династии, коллективных носителей Верховной власти, естественно, по внутренней логике, должно было вести к развитию строя правящей аристократии. Родовая княжеская идея впоследствии всегда являлась ограничительной для власти Великого Князя, и боролась против идеи Самодержавия, считая его узурпацией родового права Рюриковичей. Чистая монархия на такой почве не могла бы возникнуть, если бы не было других благоприятных для этого условий.
Но тем не менее, родовое княжение внесло свою лепту в сложение антипатичного ему Самодержавия тем, что твердо установило идею династичности, столь трудно прививаемой к народному сознанию. В России идея династичности высшей власти, благодаря Рюриковичам, сложилась в самом процессе рождения нации, как составная часть национального развития. Хотя удельное княжение породило у нас аристократию, с которой монархии впоследствии немало пришлось бороться, но прочно заложенная идея династичности высшей власти, впоследствии преобразованная социальными влияниями в династичность семейную, дала монархии одно из необходимейших свойств ее: прочную, ясную наследственность, окончательно устраняющую всякую борьбу за Верховную власть.