Выбрать шрифт:
Задача отрешения от основных точек зрения XVIII-XIX веков повсюду очень нелегка. Это показывает та страстная злоба, которой представители «образованного» слоя встречают всякого, успевшего отрешиться от омрачающего их чада. Они сердятся, как душевнобольной, при малейшем оспариваний их «пункта». Это психологическое состояние людей до крайности затрудняет всякое противодействие болезни в ее распространении и на еще здоровые силы. Невольно вспоминается восклицание Мирабо [12], что он в собрании депутатов — «единственный трезвый между опьяневшими». Но выражение еще недостаточно точно. Кратковременное опьянение политической страсти не представляло бы беды. Расшатанность современной личности гораздо глубже, и против нее должны быть направлены все усилия здоровых элементов общества. Без оздоровления личности нечего и думать остановить современное разложение общества.
Если бы судьбы революционной эпохи зависели от состояния знаний наших, то она не могла бы и возникнуть или, во всяком случае, давно отошла бы в область предания, ибо точные знания XIX века совершенно ясно говорят, что существование и развитие обществ возможно лишь на вечных, одинаковых исторических основах. Революция есть абсурд. Научно это вполне ясно. Но стать сознательно на путь эволюционной политики мешает чисто психологическое обстоятельство: революционное состояние современной личности. Мы не находим в ней ни гармонического развития, ни дисциплины. Утратив понимание своего точного места в мире, личность ставит обществу недостижимые цели, во имя которых всякое усовершенствование или достройку обращает в ломку, постоянно себя заставляя быть неукротимой разрушительной силой. Вот обстоятельство, выяснение причин которого должно ныне особенно интересовать социолога и государственного деятеля.
Воспитание личности — вот искусство, ныне по преимуществу утраченное. Мы не находим способов ни развивать, ни дисциплинировать человека, а затем, получая общество, составленное в самой угрожающей пропорции из личностей расшатанных, бунтующих, ничем не удовлетворимых, мы, даже при самом высоком разумении законов общества, теряем средства практически установить разумную общественную политику.
Усилия людей, старающихся возвратить современные общества на путь спокойного и мирного развития, обращаются обыкновенно на укрепление тех основ, которым угрожает разрушение, тех форм и первоначальных ячеек, из которых складываются общества и которые вместе с тем дают воспитание личности. Стремление, по-видимому, совершенно разумное, и, однако, оно оказывается очень мало успешным. Как объяснить себе это явление? Очевидно, в такой постановке политики слишком мало принимается во внимание то, в чем кроются самые источники развития и дисциплинированна личности.
Общественный строй наш, без сомнения, является средой, действующей на личность развивающе и дисциплинирующе. Жизнь в семье, школе, в своем сословии, корпорации, общине, служба им и государству — все это при здоровом состоянии общественного строя воспитывает личность, научает ее отличать возможное от невозможного, показывает ей на частных примерах действие общих социальных законов и сильнее всего дает привычки дисциплины. Все это очень важно. Привычная дисциплина поддерживает общество еще довольно долго после того, как в личности угасло внутреннее стремление к нравственному действию. Тем не менее все-таки источники развития и дисциплины личности находятся не в самом социальном строе. Большую ошибку социальной философии XVIII — XIX веков составляет понимание человека как простого создания окружающей среды.
Человек, достаточно знающий и развитый, не может не понимать необходимости подчинения законам социальной среды. Он понимает не только их неизбежность, но также их разумность и благодетельность. Но за всем тем всякий человек неистребимо чувствует в себе нечто высшее, нежели общественная жизнь, так что общество вовсе не имеет для личности достаточного авторитета. Никаким устройством общества нельзя создать этого авторитета.
Все толки и старания XVIII-XIX веков об «обществе» или «человечестве» как предмете некоторого религиозного почитания для личности составляют самообман и мечту. В сущности, это и очень хорошо, потому что если бы человек когда-либо преклонился перед «обществом» или «человечеством» как высшим для себя авторитетом, это был бы конец человеческому развитию. Тогда личность уже не смела бы ставить обществу своих целей, а приняла бы за цель своей жизни подчинение законам социальным. Такое направление отчасти и проявляется в так называемом «научном социализме», как раньше проявлялось в «позитивизме». Если б такое отречение личности от самой себя когда-либо совершилось окончательно — социальная жизнь совершенно уподобилась бы чисто органической. Наступило бы прозябание, о котором мы даже и понятия не можем себе составить. Но эти «мечты» о нравственной смерти человечества прежде всего неосуществимы. Сами XVIII-XIX века служат живым примером иллюзорности своих самоубийственных стремлений. Все деяния человека XVIII-XIX веков показывают, что он в действительности не только не преклоняется перед обществом или человечеством, а прямо-таки, что называется, в грош их не ставит.
Никаким законам этого «человечества» современный человек даже и не думает подчиняться. Он создает «человечество» как идола по собственному вкусу и фантазии, а когда идол не исполняет желаний своего поклонника, то без церемонии разбивается вдребезги. На современной истории мы не менее, чем на всякой другой эпохе, видим, что когда идея социальная остается в обществе единственным дисциплинирующим началом, то личность оказывается безо всякого дисциплинирующего элемента.
Происходит это оттого, что нам именно важнее всего нынче понять: оттого, что дисциплина общественной среды есть только вспомогательная к чему-то более основному. Когда оно есть, то и вспомогательный элемент оказывает свое полезное действие. А когда основной источник иссякает, вспомогательное теряет значение, как приводы машины, в которой угасла двигательная сила.
[12] Мирабо Оноре Габриель Рикети (1749-1791) — граф, революционер, оратор.