Глава шестая

Итак, в начале настоящей симфонии властей указывается, как самая первая мысль, - о различии священства и царства. По терминологии восточных иерархов, здесь слово священство взято как часть вместо целого, почему под словом священство надо вообще разуметь Церковь. Как видно из текста симфонии, это различие выражается в том, что Церковь служит Божественному, небесному, а государство - человеческому, земному. Это различие полагается здесь во главу угла, ибо симфония властей должна исходить из отличия Церкви от государства, в особенности в представляющих их властях: церковной и царской. Если этого отличия не будет, то о симфонии не может быть и речи. Тогда, при слиянии двух властей в одну, произойдет или цезарепапизм, или папоцезаризм.

Истина о существовании на земле Церкви и государства как учреждений, различных друг от друга, со своими различными властями, является бесспорной. Она коренится в словах Христа: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» [2], и в словах Ап. Павла о суде Церкви, который он противополагает суду государства [3].

О ней свидетельствует 30-е Апостольское правило и 3-е правило VI Всел. Собора, запрещающие получать власть чрез светских начальников; а также правила 11,6, 12 Антиохийского и 117 Карфагенского Соборов, запрещающие клирикам обращаться в светские судилища.

Истина о данном различии явствует и из учения св. отцов, которые не только говорили о различии Церкви и государства, но и о превосходстве первой над последним, конечно, в духовном отношении, поскольку небесные блага, даруемые чрез Церковь, важнее благ земных, получаемых от государства. Вот почему св. Иоанн Златоуст говорит, что «священство настолько превосходит царство, насколько дух превосходит тело. Духовная власть Церкви поднимается над светской более, чем небо над землей». «Закон Христов, - говорит св. Григорий Богослов в своем 17-м слове, - подчинил вас (владык земных) нашей власти и нашему суду, ибо и мы также владычествуем, и наша власть даже выше вашей. В самом деле, разве дух должен преклоняться пред материей, небесное пред земным». «Не императорам, - учит св. Иоанн Дамаскин, - дана власть связывать и разрешать, но Апостолам, преемникам, пастырям и учителям».

Об этой истине, наконец, говорит и то обстоятельство, что православная Церковь с самых апостольских времен имеет свое собственное законодательство, свое управление и свой суд наряду с такими же учреждениями в государстве.

Впрочем, не эта мысль изложенной теории об отличии Церкви от государства должна в особенности остановить наше внимание. Нам интереснее знать - в чем должно состоять самое согласие или самая симфония Церкви и государства, частнее - государственной и церковной власти? Как мы видели, эта симфония со стороны императоров выражается в сохранении догматов и почитании священства, в чем они полагали самую главную свою заботу и за что они ожидали от Бога величайших благ.

Таким образом, в силу этой симфонии византийские императоры прежде всего действовали как Божественные стражи и охранители православной веры, оказывая Церкви свое покровительство в ее борьбе с еретиками. Эта деятельность их принесла Церкви необъятную по своему благотворному значению услугу в период Вселенских Соборов, где, по низвержении еретических учений, были составлены православные догматы.

Самые Вселенские Соборы могли бы не состояться, если бы византийские императоры не принимали такого ревностного участия в деле борьбы Церкви с ересями и не смотрели на эту борьбу и на установление догматических истин как на первую свою заботу и на главное свое государственное дело. «Я до сих пор, - говорит св. Константин Великий по случаю донатовой ереси, - не могу стать вполне спокойным, пока все мои подданные, соединенные в братском единении, не будут воздавать Всесвятейшему Богу истинноумного поклонения, предписываемого кафолической церковью» [4]. В речи императора Константина отцам Никейского Собора мы находим такие слова: «После того, как при помощи Бога Спасителя мы разрушили тиранию безбожников, выступивших открытою войной, - пусть дух лукавый не осмеливается нападать хитростию и коварством на нашу св. веру. Я вам говорю из глубины сердца: внутренние разногласия в Божией Церкви в моих глазах страшнее всех сражений... Известие о ваших разногласиях повергло меня в глубокую скорбь... Служители Бога мира, возродите среди вас тот дух любви, который вы должны внушать другим, заглушите всякие семена раздоров» [5].

Характерна в данном случае и речь императора Маркиана, которую он произнес на IV Халкидонском Вселенском Соборе. «Когда Божественным определением, - сказал он, - мы избраны были на царство, то между столькими нуждами государства не занимало нас так никакое дело, как то, чтобы православная и истинная вера христианская, которая свята и чиста, пребывала бессомнительной в душах всех... Поэтому мы позаботились созвать с этим именно намерением святой собор и, кажется, показали вам свое старание, чтобы, очищенная от всякого заблуждения и мрака, как благоволило Божество открыть себя людям и показало учение отцов, вера наша... внедренная в умы всех, сияла блеском своей славы» [6].

Только общепризнанный для подданных авторитет византийских императоров, их твердая и общеобязательная верховная власть могла обеспечить ход соборных заседаний до благополучного конца, чему, как свидетельствуют деяния III Вселенского Собора, всячески мешали еретики и те смуты, которые они возбуждали, в особенности к моменту этих заседаний при обсуждении их ересей.

Нельзя было обойтись без покровительства государственной власти для борьбы с еретиками и по окончании того или другого Вселенского Собора, даже после утверждения соборных постановлений императорскою властью. Еретики продолжали упорно отстаивать свое лжеучение и смущали народ открытою еретическою проповедью. Некогда св. Лев, папа римский, писал императору Маркиану: «Мне стало известно, что хотя нечестивый Евтихий по его заслугам находится в ссылке, но в самом месте своего осуждения он еще отчаяннее разливает многие яды злохулений против кафолической чистоты, и, чтобы уловить невинных, с величайшим бесстыдством изрыгает то, чего в нем весь мир ужаснулся и осудил. Итак, я нахожу полное основание, чтобы ваша милость повелела переправить его в более отдаленные и уединенные места» [7].

И византийские императоры пресекали это дальнейшее распространение ересей среди верующих своими распоряжениями. В указе императоров Валентиниана и Маркиана по этому поводу сказано: «По нашему повелению собрались в г. Халкидоне почтенные епископы и ясными определениями научили, что должно соблюдать относительно богопочтения*. Итак, пусть прекратится невежественная распря, ибо поистине нечестив и святотатец тот, кто, после решения стольких епископов, предоставляет что-нибудь сообственному мнению для исследования... Итак, на будущее время, пусть никакой клирик или военный, или какого-либо другого звания не осмеливается заводить общенародно, в присутствии собравшейся и слушающей толпы, рассуждения о христианской вере, изыскивая в том повод к беспорядкам и зловерию... Не минует наказание презирающих этот закон» [8].

* Здесь имеется в виду определение IV Вселенского Халкидонского Собора о наличии в Иисусе Христе двух естеств - Божественного и человеческого, которым опровергалось учение монофизитской ереси о наличии во Христе только одного Божественного естества.

О том же пресечении властью распространения еретических учений говорится и в указе императора Маркиана [9].

В этом направлении был издан византийским императором Константином Погонатом, ревностнейшим приверженцем православной веры, эдикт [10] против монофелитской ереси после VI Вселенского Собора, им созванного. «После того, как все сие таким образом постановлено* настоящим шестым Вселенским Собором (и утверждено подписью нашей державы),- говорится здесь, - повелеваем, чтобы никто не предпринимал чего-нибудь другого относительно веры, или не придумывал новой выдумки в догмате, или вообще не развивал учения, или не заводил речи об одной воле и одном действии... Если кто презрит настоящее наше благочестивое объявление, тот, если он епископ или клирик, или одет в монашеское, подвергнется извержению, если же состоит в чине должностных лиц, будет наказан конфискацией имущества и лишением пояса, если же находится в состоянии частного человека, будет осужден на изгнание из сего царствующего и вообще всякого нашего города и, сверх всего этого, не избежит наказания от страшного и праведного суда» [11].

* Касательно православного учения, что в Иисусе Христе две воли и два естественных действия, в противовес монофелитскому еретическому учению, утверждавшему, что во Христе одна воля, сообразная одному Божественному естеству.

И не одно только упорство еретиков в своих лжеучениях побуждало Церковь искать покровительства и защиты у императорской власти. Это упорство соединялось у еретиков с крайним насилием, вплоть до уголовных преступлений, которые они совершали в отношении православных людей*.

Отсюда понятно, почему Карфагенский Собор, как это видно из его 104-го правила, обратился к императорской власти с просьбой о вооруженной помощи и то, почему IV Халкидонский Вселенский Собор с выражением своей великой признательности за оказанные императорами Валентинианом и Маркианом услуги Церкви в деле защиты и торжества православия писал им: «Для сильных болезней нужны и сильное лекарство и мудрый врач. Поэтому-то Господь всех приставил ваше благочестие к страданиям вселенной как наилучшего врача, чтобы вы исцелили их приличными лекарствами. И вы, христианнейшие, принявши божественное определение, пред всеми другими приложили приличную заботливость о Церкви, предписывая первосвященникам врачество согласия. Ибо, собрав нас отовсюду, вы употребили все средства, чтобы уничтожить случившееся разногласие и укрепить учение отеческой веры» [15].

Вот в чем, по тексту 6-й новеллы Юстиниана, прежде всего, должна выражаться симфония властей со стороны императорской власти по отношению к Церкви. Поддержание православной веры в ее догматах - это самая первая забота императоров.

Но, как мы видели, теория симфонии требует, чтобы византийские императоры с такою же величайшею заботливостью поддерживали и все другие проявления церковной жизни, что обозначено в тексте теории симфонии словами «о почитании священства», т. е. Церкви. Под этими проявлениями жизни Церкви, конечно, надо разуметь прежде всего власть иерархии, в почитании коей симфония даже видит наибольший успех в процветании царства, канонические законы Церкви и, наконец, имущественное благоденствие Церкви при содействии особых гражданских узаконении.

Что касается церковной власти, то ее самостоятельность сознавалась всеми византийскими императорами и хотя не всегда, но признавалась ими неприкосновенной, которой и они сами в делах веры и нравственности должны были подчиняться. В своей речи епископам на Первом Вселенском Соборе Константин Великий говорил: «Бог поставил вас священниками и дал вам власть судить мои народы и меня самого; поэтому справедливо, чтобы я подчинился вашему приговору; мне и в голову не придет желать быть судьей над вами» [16]. А византийский император Маркиан в своей речи епископам на IV Вселенском Соборе сказал: «Мы для утверждения веры, а не для показания какой-либо власти восхотели, по примеру благочестивого государя Константина, присутствовать на Соборе» [17].

Самый процесс заседаний на Вселенских Соборах показывает, что византийские императоры признавали власть Церкви от них независимой. Они не были председателями Соборов, не участвовали в решении соборных вопросов, их присутствие на них не было даже обязательным, а их комиссары, бывшие на Соборах, не оказывали никакого давления на церковное решение. Разумеется, их предложения как представителей императорской власти имели большое значение, но не настолько, чтобы ими предвосхищалось то или другое соборное постановление. Эти предложения поступали только на обсуждение Собора, на его благоусмотрение, причем он мог даже не делать их предметом своего обсуждения [18].

По свидетельству Иоанна, епископа Смоленского, участие императоров на Вселенских Соборах было покровительственным, внешним, имевшим своею целью «соблюдение порядка, мира и церковного благочиния, тогда как только епископы решали религиозные вопросы в качестве Богопоставленных судей... последнее слово всегда оставалось за Церковью» [19].

По поводу всего сказанного нами об отношении императоров к Вселенским Соборам следует заметить, что на этих Соборах церковная власть проявлялась как законодательная, как власть высшего управления всею Церковью и как власть судебная. Следовательно, признавая решения Вселенских Соборов от себя независимыми, императоры тем самым считали власть Церкви неприкосновенной во всех функциях церковной жизни.

Во исполнение идеи симфонии властей о почитании Церкви императоры считали такими же неприкосновенными и все установленные властью Вселенских Соборов св. каноны. Они смотрели на них как на священные законы, которым должны были подчиняться все члены Церкви, не исключая и их самих. Эти каноны были в их глазах неизмеримо выше гражданских законов, и они считали для себя священною обязанностью согласовать последние с первыми, заботились о том, чтобы гражданские законы не противоречили церковным, и только тогда считали их имеющими силу.

Так, в одном из постановлений императора Юстиниана сказано: «церковные законы имеют такую же силу в государстве, как и государственные: что дозволено или запрещено первыми, то дозволяется или запрещается последними. Посему преступления против первых не могут быть терпимы в государстве по законам государственным».

А в 131-ой новелле этого же императора Юстиниана указывается, что такими канонами, с которыми должны согласоваться гражданские законы, признаются - правила Вселенских Соборов и все, ими утвержденное, то есть правила св. Апостолов, поместных Соборов и св. отцов. Кодекс Юстиниана считает императорский закон, по внутренним делам Церкви противный церковным канонам, не имеющим силы [20].

Точка зрения о согласии закона и канона была постоянным принципом в государственном законодательстве Византии. Поэтому в Эпанагоге* говорится, что противоречащее правилам Церкви не должно быть допускаемо, в силу чего император Лев Философ сделал постановление об отмене всех законов, противоречащих канонам [21].

* Система Эпанагоги императора Василия Македонянина - памятник IX века, в которой на основании симфонии властей решается вопрос об отношении Церкви к государству и идеи которой вошли в последующие памятники, например, в Синтагму Матвея Властаря.

Такое отношение византийских императоров к церковной власти и установленным ею священным законам побуждало их, наконец, заботиться и о материальном благоденствии Церкви. История христианской Церкви сохранила до наших дней известие о том богатейшем «дарении св. Константина Великого», которое он сделал св. Сильвестру, папе римскому, после того, как он был им крещен и одновременно исцелен от своей болезни. Помимо других важнейших привилегий св. Константин дал папе свой собственный дворец в Риме, именуемый Латеранским, и весь город Рим и провинцию с западными областями, а свой трон перенес на восток, в город, назвав последний по своему имени Констатинополем. В той или иной мере дары в пользу Церкви делались и другими византийскими императорами. Конечно, церковное имущество главным образом нарастало от приношений верующего народа во исполнение Божественной заповеди о десятинах. Эти приношения поступали в Церковь как дар самому Богу или Божией Матери и святым, на вечный помин.

Самое главное, на что здесь надо обратить внимание, это то, что означенное церковное имущество закреплялось за Церковью как неприкосновенное и неотчуждаемое святыми канонами, о чем нами было сказано во второй главе.

Так как все священные каноны византийскими императорами признавались неприкосновенными, то и эти правила в глазах их были такими же, почему церковное имущество ограждалось ими особыми законами и даже со страшными проклятиями по отношению к его захватчикам.

Итак, вот в чем состоит теория симфонии властей. В заключение этой теории выражается вера, что Господь сохранит и еще более ниспошлет византийским императорам государственных благ, если ими будут соблюдаться правила, заповеданные от Апостолов и св. отцов. Иначе сказать, здесь говорится о том, что Господь не оставит императоров, а вместе с ними, конечно, и все государство Своими величайшими благами, если они будут руководствоваться в своих отношениях к Церкви симфонией властей, основанной на тех же Апостольских и святоотеческих правилах, требующих от всех верующих, и прежде всего от императоров защиты православной веры и почитания Церкви с ее властью, законами и имуществом.

В теории симфонии властей не указано, что же должна делать для ее осуществления Церковь по отношению к государству, частнее - церковная власть по отношению к власти императорской. Это вполне естественно. Со стороны императоров для нарушения симфонии властей была опасность увлечься цезарепапизмом. Но церковная власть не могла произвести нарушения симфонии проявлением папоцезаризма, ибо православной Церкви совершенно не свойственны стремления папизма к господству над государством. Идеал православный Церкви состоит не в политическом властительстве над государством, а в достижении нравственным подвигом святости и благодати Св. Духа для вечного единения со Христом в Его Царстве и здесь, и на небесах. Это Царство совсем не похоже на политическое, почему Господь и сказал Пилату: «Царство мое не от мира сего» [22]. Стремление православной Церкви к политической и государственной власти было бы равносильным стремлению к самоотречению и самоуничтожению. Поэтому никто из представителей церковной власти в православной Церкви одинаково, как в Византии, так и в России, никогда не стремился к папоцезаризму.

Однако это не значит, что Церковь не участвует в симфонии властей и ничего не должна делать для ее осуществления во взаимных отношениях Церкви и государства. Она очень много делала для этой симфонии. Эта деятельность с ее стороны состояла в том, что она своею православною верою, низведением верующим Божественной благодати Св. Духа в таинствах, чрез молитвы и Богослужения, чрез свое церковное просвещение и воспитание возрождает своих сынов от ветхой к новой чистой и святой христианской жизни. Эта жизнь исключает всякое порочное отношение вообще к людям и заставляет верующих относиться к императорам с благоговением как к помазанникам Божиим, свято исполнять их законы и быть преданными им до самопожертвования. Это Церковь так воспитывает своих членов и вместе с тем членов государства, что они в моменты военных опасностей объединяются вокруг своего государя, как один человек, представляют из себя грозную силу для врага, не боятся смерти и совершают чудеса своим героическим духом. Здесь не в теории, а на практике Церковь свидетельствовала чрез воспитание своих духовных чад, до какой высшей меры она участвовала в данной симфонии властей.

Такова была симфония, которая осуществлялась в Византии во взаимных отношениях Церкви и государства в лице их властей. Как видим, она была основною догмою для византийского законодательства и ей приписывалось огромное государственное значение, и настолько, что в осуществлении ее видели великое благо для государства, а в нарушение ее - великий для него вред.

С таким значением теория симфонии вошла в авторитетнейшие церковные акты и в государственное законодательство и после Юстиниана. Известно, что на VII Вселенском Соборе было заслушано послание епископов Константинопольскому патриарху Тарасию, который председательствовал на этом Соборе. В послании находятся такие слова:

«Он воздвиг нам рог спасения (Лк. 1, 69) и исправления в доме и богоприятном храме Единородного Сына Своего Господа и Бога Спасителя нашего Иисуса Христа. Этот рог - вы, святейший, а также и занимающие по церковному установлению второе место (в Церкви) боговенчанные и богоизбранные императоры. Священство есть освящение и укрепление царства, а царство сила и твердыня священства... первое упорядочивает и заботится о небесном, а второе, посредством правовых норм, управляет земным. Ныне поистине... согласие (симфония) одержало верх над разногласиями, разъединение уступило место единению» [23].

О таком же величайшем значении симфонии властей говорится в послеюстиниановском памятнике государственного законодательства - в Эпанагоге императора Василия Македонянина. Здесь в § 8, гл. 3-й отношение между священником и царством, или между патриархом и царем уподобляется отношению души и тела, и согласное действие, что то же - симфония между ними, определяется как благо государства. Еще сильнее эта мысль выражена в XII веке в послании императора Иоанна Комнена к папе Григорию:

«Два предмета, - пишет император,- в продолжении моего царствования я признавал совершенно отличными один от другого: это власть духовная (т.е. священство), которая от великого и высочайшего Первосвященника... Христа дарована Его Апостолам и ученикам как благо неизменное, чрез которое по Божественному слову: «Воздайте кесарю, что ему принадлежит»,- власть, заключенная в своей сфере. Эти две господствующие в мире власти, хотя разделены и различны, но действуют к обоюдной пользе в гармоническом соединении (симфонии), воспомоществуя и дополняя одна другую. Они могут быть сравнены с двумя сестрами - Марфой и Марией, о которых повествуется в Евангелии. Из согласного обнаружения этих властей проистекает общее благо, а из враждебных отношений великий вред» [24].

С таким значением теория симфонии властей перешла и к нам в Россию, и притом в ранний период существования нашей Церкви, чрез Номоканон Иоанна Схоластика*.

* Теорию симфонии получил во второй половине XIII в. Владимирский митрополит Кирилл от Болгарского деспота Иакова Святослава вместе с Кормчей в сербском переводе, где среди глав И. Схоластика опять было предисловие к 6-ой новелле Юстиниана с теорией симфонии. Отсюда эта теория вошла во все Рязанские Кормчий, которые были положены в основу печатной русской Кормчей, и теория симфонии властей таким образом оказалась в качестве действовавшего русского права. После она была напечатана в предисловии к изданному в 1655 г. патриархом Никоном Служебнику [25].

Что Юстиниановская симфония была основною догмою для определения взаимных отношений Церкви и государства в лице их власти и у нас в России, об этом свидетельствует действительность русской жизни до тех пор, пока симфония не была нарушена со стороны царской власти во второй половине XVII столетия. Эта действительность показывает, что и наши великие князья, и цари действовали, как и византийские императоры, в духе этой симфонии. Поэтому и они выступали, прежде всего, как защитники и покровители православной веры, что особенно обнаруживалось на Соборах, которые созывались ими для ниспровержения ересей.

Собор 1441 г. осудил Флорентийскую унию, как известно, при ревностнейшей защите православия великим Московским князем Василием Васильевичем. Еще пред Флорентийским Собором (1438 г.) вел. князь убеждал Московского митрополита Исидора* не ездить в латинскую землю. Но ввиду упорства митрополита сказал ему: «Если уже ты непременно желаешь идти на Собор, то приноси нам оттуда наше древнее православие, которое мы приняли от предка нашего св. Владимира, а нового и чуждого не приноси нам - мы того не примем» [26]. Митрополит Исидор клятвенно обещал исполнить просьбу вел. князя. Но эта клятва была нарушена принятием им Флорентийской унии. Возвратившись в Москву, Исидор на первой же литургии поминал папу, а по ее окончании архидиаконом было прочитано определение Флорентийского Собора.

* Митрополит Исидор - не русского происхождения. Был поставлен в Московские митрополиты Константинопольским патриархом без ведома Русской Церкви и великого князя.

Ввиду этого великий князь тут же в храме обличил изменника Исидора, назвал его еретиком, велел низвести недостойного митрополита с престола и созвал вышеупомянутый Собор, который не только осудил постановление Флорентийского Собора, но и самого Исидора [27]. Вот почему в «Степенной книге» сообщается, что этот князь «един обретеся Богом вразумленный ревнитель по Бозе и по Его истинном законе, который осудил унию, познал Сидора волкохищнаго ересь, и, скоро обличив, посрамил его» [28].

Первый Собор против жидовствующих, бывший в 1488 г. и происходивший под председательством митрополита Геронтия, был созван великим князем Иоанном III. Трое осужденных на этом Соборе еретиков были по указу великого князя подвергнуты торговой казни. Второй Собор против жидовствующих, бывший в 1490 г., происходил под председательством митрополита Зосимы в присутствии того же великого князя Иоанна Васильевича III. Призванные на соборный суд еретики чернец Захария, Гавриил - протопоп Новгородский и Дионисий - поп Архангельский были осуждены на заточение, преданы проклятию и извержены из сана. На третьем Соборе против жидовствующих в 1504 г., происходившем под председательством митрополита Симона, также присутствовал государь Иоанн III. Присутствовал на нем и его сын Василий, а главным обличителем еретиков был преподобный Иосиф Волоколамский. В целях решительного пресечения ереси Собор вынужден был прибегнуть к крутым мерам по отношению к еретикам, почему виновнейшие из них: Иван Волк, Феодор Курицын, Димитрий Коноплев и др. осуждены были на смертную казнь.

На Стоглавом Соборе, бывшем в 1551 г. под председательством митрополита Макария, присутствовал царь Иоанн Грозный. Присутствовал он и на Соборе 1553 г., который происходил под председательством того же митрополита Макария. На этом Соборе были осуждены еретики Башкин и Артемий. На этом же Соборе, который продолжал свои заседания и в 1554 г., была осуждена и ересь Феодосия Косого.

На Соборе 1619 г. по делу о справщиках Дионисии, архимандрите Троицкого монастыря, старце Арсении Глухом и священнике Иване Наседке присутствовал и государь Михаил Феодорович вместе с двумя патриархами: Филаретом Никитичем и Феофаном Иерусалимским.

Таким образом, как и византийские императоры, русские великие князья считали своею важнейшею обязанностью заботиться о сохранении во всей чистоте православной веры, что требовалось симфонией властей.

Но последняя, как видели мы, вменяла византийским императорам в их первейшую обязанность почитать священство, т. е. Церковь, и прежде всего в лице церковной власти. Это почитание со стороны великих московских князей и царей по отношению к церковной власти и проявлялось на вышеупомянутых Соборах. По примеру византийских императоров московские великие князья и цари ограничивали свое участие на Соборах только внешним покровительственным отношением к Церкви. Они только присутствовали на Соборах, но не стремились предвосхищать власть, принадлежащую председателю Церкви, т. е. они не были председателями Соборов.

Так же, как и византийские императоры, наши русские великие князья и государи осуществляли симфонию по отношению к священным законам Церкви, святым канонам. Несомненно, постановления Соборов, которые они сами же созывали, имели значение руководства по церковным вопросам не только для всех верующих русских людей, но и для них самих. Царь Иоанн Грозный на обсуждение Стоглавого Собора, бывшего в 1551 г., представил ранее составленный «Судебник» и 69 письменных вопросов касательно разных сторон церковной жизни. По поводу всего представленного царем были вынесены определения Собора в ста главах, которые обнимали собою все стороны церковной жизни: учение, богослужение, управление, церковный суд, поведение духовенства, монашества и мирян и отношение церковной власти к гражданской*.

* «Стоглав» сделался сводом узаконении для церковной жизни более чем на сто лет, заменил собою «Кормчую Книгу» и был обязательным руководством для всех, не исключая и царей.

Так же, наконец, как и византийские императоры, наши великие князья и цари относились, во исполнение все той же симфонии властей, и к имуществу Церкви. Они считали одною из главнейших своих обязанностей заботиться о материальном обеспечении Церкви. Поэтому, начиная со святого Владимира, великие князья и цари во исполнение Божественной заповеди о десятинах и согласно св. канонам давали в Церковь свои дары как Самому Богу, Его Пречистой Матери и святым, и ограждали церковное имущество своими уставами и грамотами.

Архиеп. Серафим Соболев, «Русская идеология»